Дочь адмирала
Шрифт:
Однако стоило Джеку покинуть свой кабинет, как он сразу же начинал чувствовать себя совсем другим человеком, не похожим на того, что приехал в Москву два месяца назад. За все последние годы он никогда не чувствовал себя таким молодым и счастливым. И все из-за Зои. До встречи с ней он к концу дня нередко доходил до полного исступления из-за поведения русских, с которыми ему приходилось иметь дело. Теперь, уйдя с работы, он тут же начисто забывал о них. Он по-прежнему хотел, чтобы в Сибири был построен аэродром, и по-прежнему хотел принять участие в войне с Японией — это было для него делом чести. Но теперь, закрыв за собой дверь кабинета, он мог сказать себе:
Поначалу он пытался разобраться в том, что произошло. Как он может испытывать какие-то .чувства к женщине, с которой ему даже трудно общаться, к женщине, чья жизнь столь отлична от его жизни? Потом вопросы перестали возникать как-то само собой. Джек знал одно: он с нетерпением ждет той минуты, когда увидится с ней, его злили и возмущали обстоятельства, мешавшие им встречаться.
То же самое происходило и с Зоей. Она перестала задавать себе вопрос «почему», перестала копаться в себе, думать, как могло случиться, что после такой глубокой любви к Ивану вдруг — Джек? Между ними двумя не было никакого сходства, ни малейшего. Но она любила, любила серьезно, она знала это, и даже более глубоко, чем ей самой бы хотелось. Какое будущее ждет их? — спрашивала она себя и, не находя ответа, все так же с нетерпением ждала встречи.
Она больше не прислушивалась к словам Александры, которая не переставала твердить о грозящей ей опасности. В конце концов она твердо заявила сестре:
— О чем уж теперь предупреждать. Слишком поздно! Единственное, чего я теперь боюсь, — это по увидеть Джексона. Если хочешь говорить о нем, дорогая сестричка, то говори о моем счастье, потому что он делает меня счастливой. Джексон хороший. Он не причинит мне вреда. Я знаю это — так же как и то, что мое сердце принадлежит ему.
Александра в отчаянии заломила руки, из глаз ее брызнули слезы:
— Зоечка, я ведь говорю это только потому, что люблю тебя!
Зоя поцеловала ее:
— Я знаю. А раз так — будь за меня счастлива. Я уверена, все будет в порядке.
Мария относилась ко всему иначе. Джексона она считала чудо каким обаятельным, его роман с ее сестрой восхитительным и жадно ловила подробности, которыми делилась с ней Зоя.
— Как будто все время сидишь в кино, только теперь все происходит в жизни.
В тех случаях, когда Джек говорил по телефону, что придет сразу после какого-нибудь приема, на котором ему требовалось быть в морской форме, Мария всегда была готова бросить все свои дела и мчаться вместе с ними куда угодно. К Александре Зоя никогда бы с такой просьбой не обратилась, даже не будь она матерью двоих детей. Марии и всегда-то доставляло удовольствие идти по улице рядом со своей знаменитой сестрой, теперь же, идя рука об руку с нею, она испытывала двойное наслаждение — неважно, что в нескольких шагах позади них шел человек, который почему-то должен делать вид, будто он вовсе с ними не знаком.
А бывали они в таких местах, куда Мария вряд ли могла бы купить билет. Дважды она ходила с ними в цирк на еженедельную программу. Мария визжала от восторга, глядя на клоунов, и еще ей очень нравились животные. Ей только очень не нравилось, когда на представлении кто-нибудь щелкал бичом, заставляя зверей выполнять свой номер. Джек по возможности всегда покупал себе билет на место позади сестер. Однажды, когда все огни погасли и только один луч освещал стоявшего посреди арены человека, Мария увидела,
В другой раз они втроем отправились посмотреть фильм «Иван Грозный». Зоя и Мария рыдали навзрыд, а Джек заснул через пятнадцать минут после начала картины. Позже он объяснил им:
— По-моему, это какой-то бред — начинать фильм с показа умирающего человека. К тому же он все время пытается подняться, потом снова падает. Да в Соединенных Штатах такой фильм не выручил бы и десяти центов!
Зоя взглянула на него:
— Оказывается, вы большой знаток кино, да? Вот если бы вы снимали этот фильм, Иван носился бы у вас кубарем по всему свету. И всем было бы на него наплевать.
И чего это я вдруг так разозлилась? — спросила она себя. Не могла вовремя прикусить язык! По лицу Джека она поняла, что обидела его.
— Вы правы: наверное, всем, — ответил он и отвернулся.
Зоя положила ладонь на рукав его кителя.
— Кроме одной женщины, — тихо сказала она.
Он улыбнулся.
Зое часто приходилось участвовать по просьбе правительства в мероприятиях, призванных поднимать моральный дух народа в обстановке военного времени. Это мог быть театральный концерт, выступление перед ранеными в госпитале или концерт на фабрике. Джек не раз предлагал отвезти ее туда и обратно, но она каждый раз отказывалась.
— Это же днем. Вы в военной форме. Нехорошо.
— Я переоденусь в штатское.
Но Зоя продолжала отказываться:
— Зачем вам это надо, Джексон? Я расскажу несколько забавных историй, но вы их не поймете. Спою несколько песен. Так я могу спеть их вам и здесь.
Они были у нее дома.
— Просто я хочу быть с вами. Хочу быть частью вашей жизни.
Зою тронули его слова.
— Ладно, увидим, — говорила она.
На этот раз она уступила ему. Ей предстояло выступить в девять часов утра перед рабочими обувной фабрики. Его желание участвовать в ее жизни — вот что действительно тронуло ее. Он прав. Она может спеть для него и у себя дома, но это совсем другое. Она будет для него всего лишь его Зоечкой. Но, появляясь перед зрителями, она становится Зоей Федоровой. Он увидит ее и с этой стороны, почему бы и нет? Кому хуже от того, что они любят друг друга? Почему им нужно все время таиться? Что такое, в конце концов, обувная фабрика? Какие такие секреты в изготовлении обуви? К тому же фабрика находится в нескольких километрах от Москвы. Кто их увидит?
Джек заехал за ней в 7.30 утра. Прежде чем открыть дверцу, она обошла машину со всех сторон. Убедившись, что на машине нет специальных знаков, свидетельствующих о ее принадлежности американцу, она села в нее. Придирчиво оглядела Джека. Костюм, ботинки, кепка — отлично.
— Обещайте, что не промолвите ни слова, пока мы будем там, — попросила Зоя.
— Конечно. А что, если со мной кто-нибудь заговорит?
— Джексон, ни слова. Покажите на горло, как будто оно у вас болит. Все, что угодно, только не вступайте в разговор.
На фабрике их провели в огромный сарай, где должно было состояться представление. К ним присоединились певец из Московского оперного театра и аккомпаниатор. В одном конце сарая была сооружена временная сцена с загородками по бокам, из-за которых выходили на сцену исполнители. Зоя усадила Джека за одной из этих загородок, у края сцены, откуда он мог хорошо ее видеть. Там она и оставила его, а сама заговорила с аккомпаниатором и представителем фабричной администрации, которому поручили представить ее.