Дочь адмирала

Федорова Виктория Яковлевна

— Мы идем на «Юлия Цезаря»?

Они стояли перед обшарпанным зданием театра, в которое входили не очень многочисленные зрители.

Зоя растерянно спросила:

— Почему «Юлий Цезарь»? Ведь это... — Она сверилась со словарем. — Это же «Цыганский барон» Иоганна Штрауса.

— Тогда почему вы назвали его «Романский»?

— Не «Романский», а «Ромэн». То есть цыганский. — Она покачала головой. — Ох уж эти американцы, — изумленно добавила она.

Пока шел первый акт, на улице начался снегопад. Когда они вышли в антракте из зала, белая

пелена уже накрыла тротуары. Большинство зрителей осталось в фойе, а они вышли на улицу, где можно было спокойно поговорить.

— Уже апрель, — заметил Джек. — Когда-нибудь снег здесь перестает идти?

— Скоро будет прекрасно, — ответила Зоя. — Вот увидите.

Им обоим сюжет штраусовской оперетты показался предельно глупым, хотя Зоя искренне оплакивала любовь Софи к Баринкаю. Но музыка понравилась. И когда они уселись в машину, оба громко запели штраусовский вальс, а Зоя еще и прихлопывала над головой руками, словно отбивая ритм на тамбурине. Если не считать двух полукружий на переднем стекле, очищенных «дворниками», они были отгорожены от внешнего мира занавесом густого снега. На город, казалось, опустилось тяжелое белоснежное покрывало. Джек был рад что на улице мало машин, — автомобиль то и дело заносило. Но в качестве дома он его вполне устраивал. Плохо ли?

Зоя напевала вальс из оперетты по-русски.

— О чем в нем речь? — спросил Джек.

Зоя перевела ему довольно примитивно:

— Он цыган, совсем бедный, но очень, очень счастливый.

— Он что, идиот? — засмеялся Джек.

Зоя сделала вид, что обиделась:

— Джексон!

— Ладно. Я постараюсь написать что-нибудь получше.

Зоя всплеснула руками:

— Джексон, вы пишете стихи?

Он пожал плечами:

— Случается. Так, пустяки.

— Джексон... Мой американский Пушкин.

Машина въехала во двор ее дома. Он помог ей выйти и, обняв за талию, закружил под падающим снегом в вальсе, музыка которого их заворожила. Зоя прижала руку к его губам и испуганно посмотрела на дом. Можно ли с уверенностью сказать, что за ними никто не наблюдает?

Поднявшись наверх и войдя в переднюю, он помог ей снять пальто.

— Кофе? — спросила она.

Джек отрицательно покачал головой:

— Наверно, не стоит задерживаться. Уж очень сильный снег. Могу и не добраться до дома.

— И что тогда вы будете делать? — вскользь спросила Зоя. Налив в чайник воды, она зажгла газ.

— Скорее всего, придется провести ночь в машине. Не бросать же ее посреди улицы.

— Ни в коем случае, Джексон. Вы можете замерзнуть.

— Видимо, другого выхода нет.

Она стояла лицом к плите, спиной к нему.

— Наверно, лучше оставить машину до утра там, где она стоит.

Он подошел к ней.

— Не спорю, так действительно будет лучше.

Он положил руки ей на плечи, и, обернувшись,

она оказалась в его объятиях. Их поцелуй был долгим и нежным. Протянув руку, он за ее спиной выключил газ.

Глаза слипались, но он боролся со сном. Никогда в жизни не

повторится этот первый, чудесный и бесценный миг, ему не хотелось терять его. Рядом с собой он ощущал тепло ее тела, его рука лежала на ее мягком плече. Зоя. Зоечка. Она пошевелилась, и он вдохнул аромат ее духов. Они были очень русскими и чересчур пряными, но это были ее духи Их аромат останется с ним на всю жизнь. И всегда будет воскрешать в памяти ту ночь, когда они были вместе в мире безмолвия и белизны.

В ушах звучали звуки знакомого вальса. Его исполнял один-единственный музыкант где-то высоко-высоко в царившем над миром мраке. Он почувствовал, что должен пойти туда. Музыка звала его, и он ступил в непроглядную темь, которая по мере того, как он шел, растворялась, светлела, обретала краски. Он заснул.

Зоя осторожно приподнялась, высвободив его руку. Не то еще отлежит ее. Она переложила руку поудобней. На какое-то мгновение дыхание у него пропало, но тут же возобновилось, стало ровным и глубоким. Она вгляделась в его лицо. Во сне у него сделалось наивно-простодушное выражение, какого прежде она никогда не видела. Она протянула руку и кончиками пальцев коснулась его коротко остриженных волос. В них уже кое-где виднелась седина. О мой Джексон, подумала она, как же долго мы жили на этой земле друг без друга! Представить только, нужно было начаться мировой войне, чтобы мы соединились. Иногда даже зло рождает добро. Но война скоро кончится...

Мысли ее смешались. Война скоро кончится. И что тогда? Останемся ли мы после этого вместе? Да, конечно же, да, но как? В какой стране? В его? В моей?

Она заставила себя перестать об этом думать Зоя Федорова, сказала она себе, на эту ночь, только на одну эту ночь перестань быть русской бабой, по натуре своей привыкшей превращать радость любви в горе. Радуйся этой ночи и всем последующим за ней ночам и не заглядывай так далеко вперед. Все будет хорошо. Так или иначе, но все уладится. Мы с Джексоном позаботимся об этом.

Осторожно, чтобы не разбудить его, она снова легла рядом и прижалась к нему, чтобы почувствовать его близость.

— Мой американец, — прошептала она и закрыла глаза.

Ночью снегопад прекратился. Из окна им было видно, что снега навалило не так уж много, с улицы Горького доносился шум машин.

— Наверно, я мог бы добраться до дому, — заметил Джек.

Зоя посмотрела на него.

— Но я очень рад, что не сделал этого, — улыбнулся он.

Зоя ответила печальной улыбкой:

— Не шути со мной, Джексон. Я не очень хорошо понимаю шутки.

Он поцеловал ее в нос и пошел бриться. Она сидела за столом, пила кофе и искоса поглядывала па него.

— Надо будет принести тебе новые лезвия, — сказал он. — Это совсем затупилось.

Как приятно, думала она, когда вместе с тобой завтракает мужчина. Она смотрела, как напрягаются мышцы его руки, когда он водит по щеке бритвой. Славно! Он мурлыкал мотив вальса из «Цыганского барона».

Внезапно Джексон обернулся.