Дочь адмирала
Шрифт:
Но, открыв дверь кабинки, она застыла, не в силах двинуться с места. Дрожь сотрясала все ее тело, коленки подгибались. Только усилиями двух надзирательниц удалось запихнуть ее в кабинку. Она кричала, цеплялась руками за дверь. Включили воду. Вода была чуть тепловатая.
Позже, уже в камере, Зоя сама себе подивилась. Ей казалось, она смирилась с мыслью о смерти. Чего же тогда она так испугалась душевой? Выходит, она все же хочет жить.
Теперь она целыми днями повторяла по памяти сценки из своих фильмов. Надо было хоть чем-то заняться,
Когда Зою в очередной раз повели в душ, ее снова охватила дрожь, но все же она заставила себя войти в кабинку. Температура воды опять оказалась вполне приемлемой.
Однако на третий раз из душа полился крутой кипяток. Зоя кричала, не умолкая, пока воду не выключили. Когда открыли дверь, она билась в истерике.
К вечеру все ее тело покрылось огромными волдырями. Врач не пришел. О сне не могло быть и речи.
Наутро за ней явилась надзирательница. Зоя шла по коридорам, испытывая невыносимую боль от прикосновения к ожогам грубой тюремной одежды.
Войдя в кабинет, где проводили допросы, она увидела за письменным столом Абакумова, того самого человека, который допрашивал ее в первую ночь на Лубянке. Не поднимая головы от стола, он продолжал что-то писать. Зоя ждала стоя.
Наконец он посмотрел на нее.
— Ну как, теперь вы готовы разговаривать с нами?
— Я всегда была готова. Просто мне нечего было вам сказать.
— Ваше имя? Согласны ли вы назвать имя, под которым работали?
Зоя посмотрела в глаза на бесформенном и бесстрастном лице. Есть ли в них хоть какой-то интеллект? Неужели он и вправду верит в справедливость обвинений, предъявленных ей, или он сам же их и сфабриковал? Ей никогда не узнать этого.
— Нет никакого имени, — сказала Зоя, — потому что я никогда не была ни шпионкой, ни заговорщицей, ни кем другим. Мне неизвестно, из каких высоких инстанций исходят эти обвинения, но если вы занимаете достаточно большой пост, то знаете, что все они ложные. Знаете так же хорошо, как и я!
Абакумов бросил на нее презрительный взгляд.
— Ваш актерский талант и красноречие нам тут вовсе ни к чему. Нам от вас нужно только одно: имя, под которым вы работали.
— Сколько же раз мне повторять: у меня не было зашифрованного имени, потому что я никогда не была...
Абакумов поднялся и наклонился к ней через стол:
— Вы хоть понимаете, какую глупую ведете игру? Вы изменница родины. Вас могут расстрелять. Я предлагаю вам маленькую надежду.
Зоя кивнула:
— И я бы воспользовалась ею, если бы могла. Но у меня нет другого имени, поэтому я не могу.
Он снова сел.
— Тогда запомните — запомните, прежде чем умрете: во всем виноваты только вы сами.
— Наверно,
Абакумов вызвал надзирателя.
Судя по крошечным царапинкам на стене, с того дня, как ее водили к Абакумову, прошло две недели. Постоянное молчание и бессонница пагубно сказывались на ее нервах. Только этим Зоя много лет спустя объясняла то решение, которое она совершенно неожиданно для себя приняла.
Однажды утром она подошла к двери и изо всех сил забарабанила по ней. Она стучала не переставая, пока не появилась надзирательница.
— Я хочу видеть своего следователя, — заявила Зоя.
— Когда вы понадобитесь, за вами пришлют, — покачала головой надзирательница.
— Нет! — крикнула Зоя так громко, что надзирательница обернулась, не успев закрыть дверь камеры — Скажите ему, мне надо что-то сообщить ему. Что-то для него важное.
Через несколько минут надзирательница вернулась. Зою привели в кабинет Лихачева. Он кивнул ей:
— Вы что-то хотите мне сказать?
– Да.
— Имя?
— Да, имя. Но только пригласите сюда стенографиста, пусть запишет. Я хочу, чтобы то, что я вам сообщу и что для вас представляет несомненный интерес, было зафиксировано.
Позвонив, полковник вызвал надзирателя и послал его за стенографистом. Когда тот явился и занял свое место, Лихачев кивнул Зое:
— Начинайте.
Зоя глубоко вздохнула.
— Имя, под которым меня знали все шпионы, — Чан Кайши. Ну вот, теперь оно известно и вам.
Лихачев поднял на нее глаза.
— Вы что, принимаете меня за дурака?
— Почему? Я назвала вам свое имя. Вы мне не верите? Вы ожидали, что я назовусь Мата Хари?
— Вот уж не думал услышать от вас такую глупую ложь.
Зоя улыбнулась.
— Раз вы считаете это ложью, значит, вам известно мое имя. Так назовите его.
Он пришел в ярость.
— Кажется, моему терпению приходит конец. Вы просто сами напрашиваетесь на расстрел.
Зою внезапно охватила страшная усталость. Угроза расстрела больше не пугала ее. Она уже так сжилась с мыслью о нем, что угроза эта потеряла для нее всякий смысл.
Она посмотрела ему прямо в глаза и почувствовала полное безразличие к тому, что происходит. Игра окончена — во всяком случае, для нее.
— Вы можете расстрелять меня. Сила на вашей стороне. Но запомните одну вещь: рано или поздно все умирают. Если я умру здесь, я умру как ваша жертва. А когда придет ваш черед умирать, вы умрете как мой убийца. И настанет день, когда правда откроется. И тогда все узнают, что сделали вы, и...
Лихачев поднял руку, останавливая ее. Он улыбался:
— Прекрасная речь, жаль только, что аудитория маловата.
Вызвав надзирательницу, он подозвал ее к столу. Надзирательница вышла и через несколько минут вернулась с двумя мужчинами, одного из которых Зоя, как ей показалось, узнала — он присутствовал на ее первом допросе у Абакумова.