Дочь Генриха VIII
Шрифт:
Снова выскользнув из постели и тщательно избегая смотреть в окно, она спустилась вниз в комнату Елизаветы, где горели свечи и нянька тщетно пыталась убаюкать раскапризничавшуюся девочку. Женщина повернула утомленное лицо навстречу вошедшей Марии.
— Ни секундочки я не поспала этой ночью. Она измучила меня своими приставаниями, как дья… как целая орава обезьян. Да еще объелась сладостей.
Мария послала ее за водой, чтобы вымыть разгоряченное личико Бесс и слипшиеся от сладостей руки, и постаралась успокоить ее.
— Ты можешь поспать в соседней комнате, — сказала она обрадованной няньке, а сама забралась
— Расскажи мне сказку. Мне очень хочется, — потребовала Бесс в своей обычной беспрекословной манере.
— Расскажу, если ты обещаешь быть хорошей девочкой, — Мария перебрала в памяти весь запас сказок, хранившихся у нее в голове еще с тех времен, когда их рассказывала ей ее нянька, пока столь легкий способ успокоиться не был заменен усиленным образованием. — Жили-были две прекрасные принцессы, которые сбежали из дома от своей жестокой мачехи. — Она поспешила поскорее покончить с не самым удачным началом и поплотнее задернула полог у постели, — Шли они шли и пришли наконец в глухой лес. В глубине его они обнаружили чудесный дворец и стали жить там и весело играть в его пустых комнатах. Однажды, когда они вышли прогуляться, им повстречалась старая ведьма. И была та ведьма очень злой, хотя и всячески скрывала это.
Мария начинала чувствовать, что ее сказка больно уж переполнена плохо скрытыми намеками, но, к счастью, Бесс была еще слишком мала, чтобы понимать такие вещи, и она продолжила рассказ о чудесных приключениях двух принцесс, пока не довела его до счастливого конца. К этому времени маленькое тельце, свернувшееся калачиком рядом с ней, расслабилось в объятиях мирного сна.
Мария лежала неподвижно, терпеливо перенося боль в затекшей руке. Анне нечего было беспокоиться о своем ребенке. Мария всегда будет любить ее, пока она будет оставаться ребенком.
Тяжелый покров страха и грядущего бесчестия опустился на всех обитателей дома в Хансдоне, за исключением Марии и ее маленькой сестры.
А может быть, Елизавета, хотя и была еще совсем мала, все-таки чувствовала в эти дни гнетущую атмосферу уныния и приглушенных голосов, когда даже дворовый мальчишка не осмеливался свистнуть? Не могло же ее не заинтересовать, что же случилось с ее порывистой, всегда роскошно одетой матерью, которая время от времени сваливалась им на голову в сопровождении толпы веселых придворных, прижимала ее к своему надушенному шелковому платью, щедро осыпая роскошными нарядами и великолепными игрушками?
Мария поразмышляла над этим вопросом и решила, что сегодняшнюю раздражительность Елизаветы следует приписать прорезывающимся у нее двум новым зубкам. И все-таки она со страхом ждала того дня, когда ребенок начнет расспрашивать об Анне, и злилась на себя зато, что не знала, как будет отвечать на эти вопросы.
«Даже в ее возрасте я скучала бы по матери», — думала она, но Елизавета, конечно, не была таким привязчивым, впечатлительным ребенком, каким была она сама, да и трудно было ожидать таких качеств от дочери Анны.
Леди Алиса Клэр лежала в своей постели, горестно оплакивая свою красавицу-племянницу и такого одаренного племянника, которые подняли их семью на невиданную высоту, а теперь заляпали ее грязью. Леди Шелтон несколько дней бесцельно бродила по дому с неподвижно
Каждый день теперь Мария ждала, что ее положение узницы подойдет к концу или будет хотя бы смягчено — ведь смерть Анны освобождала ее, не так ли? Но условия ее жизни оставались все такими же суровыми, как и раньше, и она могла только надеяться, что леди Шелтон не получит от короля прямо противоположных приказов в отношении ее. Но он, видимо, пока что был слишком увлечен молодой женой, чтобы подумать о своей старшей дочери. Мария несколько приободрилась, когда в дом прибыла леди Брайан, назначенная гувернанткой к Елизавете.
Леди Брайан поступила на королевскую службу еще при Екатерине и сейчас изыскивала любые возможные пути и способы, чтобы хоть как-то облегчить участь Марии, и старалась быть с ней рядом так часто, как только осмеливалась.
Она с теплотой отзывалась о новой королеве, превознося все ее добродетели.
— Такая скромная, такая добрая, прямая противоположность… — Она поднимала глаза кверху, как будто Анна пребывала на небесах, а не в прямо противоположном месте, как полагала Мария. Отрезанная от мира и почти ничего не знающая о происходящих там событиях, Мария была просто потрясена известием об обручении отца.
Почему-то она считала, что теперь он будет жить в одиночестве, и даже затаенно надеялась, что станет ему спутницей, заняв подле него место своей матери, ласково и нежно возвращая его в счастливое прошлое, каким оно было, пока эта Конкьюбайн не обольстила его. Потом чувство здравого смысла подсказало ей, что король был слишком… галантен по отношению к женщинам (она сознательно избегала называть вещи своими именами), чтобы жить холостяком. Его могла бы подцепить на крючок опять какая-нибудь бессердечная шлюха, но судьба послала ему очаровательную Джейн, чудный образец хорошей женщины и к тому же всей душой преданную королеве Екатерине. Мария не хотела признаваться даже самой себе, что ее одобрение новой мачехи строится на двух кардинальных положениях: во-первых, та была католичкой, преданной старой церкви, и, во-вторых, Мария не любила Анну Болейн еще с тех пор, когда обе были фрейлинами.
Скоро послушный парламент объявил Елизавету незаконнорожденной, и когда Мария узнала об этом, то с трудом подавила в себе постыдный триумф от сознания того, что дочь Анны стала столь же бесправной, как и дочь Екатерины.
— Больше ее нельзя звать принцессой, — печально вздохнула леди Брайан.
— Ну что же, меня часто принуждали звать ее этим титулом, но я всегда отказывалась. Теперь я буду продолжать называть ее сестрой, как звала всегда, — весело ответила Мария.
Леди Брайан в ее присутствии поведала ребенку внешне спокойным тоном, как теперь к ней будут обращаться.
Елизавета застыла как вкопанная, широко расставив толстые ножки, до невозможности похожая на своего отца, следя блестящими глазами за двумя женщинами, стоящими напротив ее.
— Как это? Вчера еще принцесса, а сегодня просто миледи?
Стараясь не рассмеяться не вовремя, Мария украдкой бросила взгляд на леди Брайан, увидела вымученное выражение ее лица и, поняла, что та не готова справиться с ситуацией, опустилась на колени рядом с Елизаветой, поцеловав ее в капризно надутые губки.