Дочь Генриха VIII

Черчилл Розмари

— Не совсем. — Это уж воистину было преуменьшением века!

— Это делает мою задачу легче для нас обоих. Если мы быстро с ней покончим, я не стану больше отрывать вас от сна. — Он подошел к столу, развернул бумаги и протянул их приглашающим жестом. — Не будете ли вы так добры бегло просмотреть их, миледи? Как вы видите, здесь все кратко и абсолютно ясно.

— Я уверена, что знакома с их содержанием. — Она не сделала ни малейшей попытки взять их у него.

— Тогда, с вашего позволения, я сам прочту их вам, чтобы освежить вашу память. — Он прокашлялся, а затем начал чтение голосом, таким приятно успокаивающим, как будто рассказывал любимую сказку ребенку: — Это озаглавлено «Признание вины мною,

леди Марией» и состоит из трех пунктов. В первом вы открыто признаете короля верховным главой его церкви. Во втором вы отвергаете притязания папы римского на власть над Англией. И наконец, — он заторопился, — вы признаете, что брак между вашей усопшей матерью и королем был незаконным и кровосмесительным по всяческим законам, Божьим и человеческим. — Тщательно избегая ее взгляда, он положил бумаги на стол. — Здесь нет ничего, что могло бы встревожить вас. Все три статьи вам хорошо знакомы. Они соответствуют законам вашего отца и приняты всеми его преданными подданными.

— Не всеми.

— Всеми, за исключением горстки людей, — уступил он. — И они — бедные души! — дорого заплатили за свои заблуждения… А теперь, леди Мария, может быть, вы поставите свою подпись под каждой статьей? Это можно сделать в одно мгновение.

— Я… я не могу…

Мария вцепилась в край стола, а Риотсли поднял брови с мягким укором.

— Мадам, у вас нет другого выбора, как подчиниться королю. Почему вы колеблетесь до сих пор? Если бы это было делом чести… Но я и тысячи других добрых католиков приняли присягу с чистой совестью. Мы не подписались бы под ересью. Мы придерживаемся нашей веры с той же прямотой, что и вы. И, — он выложил козырную карту, — вы же не будете отрицать, что во всем мире нет более преданного христианина, чем его величество?

Раскат грома, предвестник начинающейся грозы, скорее подчеркнул, чем нарушил затянувшееся молчание, последовавшее за этой тирадой. Мария казалась высеченной из камня. Жили только ее глаза, широко открытые, с расширившимися зрачками, глядевшие куда-то вперед, на какое-то невыносимое зрелище, непонятное даже для нее самой. Риотсли решил, что пришло время немного подтолкнуть лодку. Инструкции Кромвеля, сжатые до грубости, все еще звучали в его ушах: «Сейчас она в ловушке. Присмотри, чтобы она захлопнулась за ней. Вернешься с неподписанными статьями, считай, что мы оба мертвецы». Томас Риотсли же очень любил Томаса Риотсли. И у него не было ни малейшего желания подставлять свою голову под топор палача. Он бы предпочел, чтобы ее увенчали лавровым венком.

Он подтолкнул кресло к столу и жестом пригласил Марию сесть.

— Леди Мария, когда-нибудь должен же быть положен конец всей этой бессмысленной возне. Поставьте свою подпись здесь и здесь.

— Дайте мне еще время. — Голос ее был так тих, что ему пришлось наклониться, чтобы разобрать ее слова.

— Время! Разве король уже не отсыпал вам этого товара более чем щедро? Прошло уже Бог знает сколько месяцев с тех пор, как члены специальной комиссии впервые навестили вас. С тех пор уже много воды утекло. Теперь воды не осталось… Мадам, это будет самое вредное для моего здоровья поручение за всю мою жизнь, если мне придется попросить вас сопровождать меня в Лондом сегодня ночью.

Печальные решетки на воротах Тауэра поднимутся, чтобы пропустить ее внутрь. Поместят ли ее в ту же камеру, которая была не так давно свидетелем громких речей Анны, и не отзовется ли эта женщина эхом на ее собственные рыдания в предвидении ужасной смерти? Леди Кингстон вовсе не надо было падать перед ней на колени в этот раз, перед осужденной на неминуемую гибель… Мария вдруг обнаружила, что держит в руках перо, а весь мир вокруг сузился до размеров листка бумаги. Как зачарованная она поставила свое имя раз, и еще раз. Как только она последний

раз написала «Мария», гроза за окнами разразилась в полную силу. Теперь Риотсли приходилось кричать, чтобы она услышала его за раскатами грома:

— Ну вот, дело сделано, мадам. Я вам так признателен. — Кому нужны его благодарности! Он почувствовал, что весь вспотел, пока присыпал песком документ, тщательно сворачивая его и прикладывая печать. В течение нескольких вредных для нервов минут он уже считал, что его миссия провалится, пока вдруг успех не повернулся к нему лицом.

Его ликующие мысли неслись, опережая время. Сегодняшнее достижение станет краеугольным камнем в его карьере. Кто знает, чем она теперь закончится? В один прекрасный день может стать вакантным пост лорд-канцлера, и кто будет более достоин занять его, чем мистер Риотсли? Его взгляд, брошенный на Марию, был почти нежным.

— Миледи, теперь я оставляю вас с миром. — В том, что он говорил, была какая-то им самим неосознанная ирония. — Но прежде я уполномочен сообщить вам, что вскоре вам будет возвращен ваш собственный дом. В надлежащем порядке с вами свяжется его величество, в надлежащем порядке.

Он пожелал ей всего доброго, и Мария подумала, что ей следует ответить ему тем же, благо, Риотсли выглядел вполне удовлетворенным. Она услышала, как он вышел, и на этот раз дверь осталась незапертой. Теперь не было необходимости сторожить ее. Поверженный враг не опасен.

После короткого разговора с леди Шелтон Риотсли отбыл, не обращая внимания на непрекращающийся дождь, стремясь как можно скорее покрыть те мили, которые отделяли его от триумфальной встречи в доме Кромвеля.

В маленькой комнате, в которой она прожила так долго, сидела, ссутулившись, девушка, чье изможденное лицо временами освещали вспышки молний. Мария была слепа и глуха к торжеству и могуществу грозы. Она могла только бездумно смотреть в пустоту своего будущего, где уже ничто не играло никакой роли и никогда не будет ее играть, потому что собственной рукой она запятнала свою честь.

Глава девятая

Чапуиз подъезжал к Хансдону со смешанными чувствами. Превыше всего была греющая кровь радость от общения с Марией, которая всегда поднималась в нем, когда он виделся с ней, но подспудно под этой радостью постоянно лежала тревога. Он, который всегда так хорошо понимал ее, сейчас мог вполне оценить тот отпечаток, который наложило на нее недавнее отступничество, и, хотя он редко молился, сейчас он посылал Богу настоятельные и неудержимые мольбы, чтобы ничего не изменилось в их дружеских отношениях. Он страшился, что она увидит в нем Иуду. В конце концов он всегда мог только аплодировать ее отважному длительному сопротивлению, по мере сил помогая и поддерживая его. Но потом, в критический момент, когда она протянула ему руку за помощью, ей досталась только пустота.

Его визит был неожиданным. Ему сказали, что Мария гуляет в саду. Она сидела в конце обвитой вьющимися растениями аллеи, а Елизавета резвилась на траве, солнечные зайчики играли в ее рыжих волосах. Мария обернулась и поспешила навстречу Чапуизу. В ее отношении к нему сохранилась прежняя теплота. Он был потрясен ее совершенной бледностью и темными кругами под глазами. Она потянула его за руку к скамье, а леди Брайан тактично отошла вместе с Елизаветой в сторону.

— Я вряд ли составлю вам компанию.