Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия
Шрифт:
«Кнут же порвётся!» – подумала со страхом Джейн, чуть не захлебнувшись от рывка. Врезалась грудью в лёд, легла на него, помогая себе левой рукой, чувствуя, как он рушится под тяжестью её тела…
А потом уже не рушится. Джейн поняла: она лежит на заснеженном (таком безопасном на вид!) льду, в стороне от полыньи.
– Беги к повозке и пляши! Быстро, пока не взгрел!
Джейн не поняла сказанное, но сопутствующий жест – поднятый кнут – оказался лучшим переводчиком. Cказать было легче, чем сделать, – ног своих Джейн не чувствовала, и слушались они плохо. Она вскочила, заковыляла к берегу, подальше
– Спаси конь.
– А я, барчук, что делаю? – заметил мужик. – По уму, так и полагалось его выручать вперёд тебя. Он-то в чем виноват?
– Данилыч, не строй из себя Шопенгауэра, – заметила Катерина Михайловна, уже давно вышедшая из саней. – Молодой человек ведёт себя благородно в непростых обстоятельствах, а это, к сожалению, бывает не часто. Откуда ты, прелестное дитя? – спросила она по-французски, глядя на Джейн.
– Я еду из усадьбы Рождествено, – пробормотала Джейн, тоже по-французски, глядя на Катерину Михайловну. Это была пожилая леди, с тонким, чуть морщинистым лицом, которое морщинки, впрочем, ничуть не портили, как трещинки не портят статую изысканного мрамора. На лице её была улыбка, не насмешливая, но и не заискивающая, и не презрительная. В этой улыбке было что-то спокойное и надёжное, она напоминала лампу в надёжном футляре, которая не погаснет в самый сильный шторм. И при этом глаза предупреждали: я могу быть серьёзной. Я заслужила право и на улыбку, и на строгость.
«Как, должно быть, повезло её детям. И тем более внукам», – подумала Джейн.
– Если в ваши планы входит вернуться в Рождествено, тогда нам по пути. Пока Данилыч выручает коня, настоятельно советую войти в мой возок и раздеться. На морозе лучше быть без одежды, чем в промокшей шинели и шароварах. Вы можете укутаться в шали, в возке их несколько, но, к сожалению, прелестное дитя, сухую дамскую одежду я вам предложить не могу.
Как ни промёрзла Джейн, она почувствовала себя так, будто Данилыч вытянул её кнутом, а финн со шхуны «Сампо» влил ей в глотку треть своей бутылки.
– Не удивляйтесь, – улыбнулась Катерина Михайловна, – в разные годы мне приходилось переодевать мальчишками самое меньшее пять девчонок. Наверное, в нашей губернии я последний человек, которого вам удалось бы провести. Не стойте, пожалуйста, поторопитесь. Умереть на берегу, выбравшись из полыньи, – участь, которой вы недостойны.
Джейн, не собиравшаяся спорить, поспешила к возку. Её обогнал Данилыч, бросивший кнут и схвативший какие-то другие предметы. На бегу он ворчал:
– Жопенгауэр, Жопенгауэр… Знаем, Катерина Михайловна, а все равно, чем чаще с людьми встречаешься, тем понятней: с собаками да с лошадьми проще.
Катерина Михайловна откинула полог кибитки.
Первое, что ощутила Джейн, было тепло, пусть и малое, но все же тепло. Она почуяла запах горевших сосновых щепок и увидела кипящий самовар.
– Раздевайтесь, я налью чаю. Торопитесь: если вы замёрзнете и умрёте в мужском наряде, вам вряд ли удастся сохранить вашу тайну. Сохраните хотя бы жизнь.
Джейн почти разделась. За это время Катерина Михайловна налила чай. Джейн хлебала его, не думая, обожжёт язык или нет.
– Погодите,
«Сейчас спросит, почему я переоделась мужчиной? – с тоской подумала Джейн. – Или почему я звала на помощь по-английски?»
– Нам по пути в Рождествено, но, если возвращение туда категорически не входит в ваши интересы, мне нетрудно изменить маршрут. Вы хотите вернуться в Рождествено? Решайте, тем более что Данилыч, кажется, уже справился.
– Как?
– Подрубил лёд пешней, позволил коню приблизиться к берегу и сейчас вытащит его арканом.
Последнего слова Джейн не знала, а так как уже укуталась в одеяла, то выглянула из кибитки.
Данилыч набросил с берега на шею Карри лассо («Значит, по-русски это «аркан», – подумала Джейн) и потянул. Конь жалобно заржал, так, что Джейн зажмурилась, а когда открыла глаза, Карри был на берегу. Данилыч, не снимая аркан с его шеи, замахнулся кнутом.
– Не надо! – крикнула удивлённая Джейн.
– Надо, – ответила Катерина Михайловна. – Мы не пригласим его в кибитку, а значит, согреть его можно лишь на снегу. Он должен немножко поплясать. Видите, кнутом достаточно лишь щёлкать. Так как насчёт Рождествено – вы возвращаетесь?
– Вот ответ, – прошептала Джейн, глядя на противоположный берег.
– Если вы имеете в виду эту кавалькаду, то для меня она ответом не является, – улыбнулась Катерина Михайловна. – Лев Иванович уважает и меня, и всех моих попутчиков. Будьте уверены, тот, кто сел в мою кибитку, едет туда, куда хочет сам.
– Я возвращаюсь в Рождествено, – прошептала Джейн.
– Одобряю ваш выбор. Сейчас вам нужно не только тепло, но также заботливый и умелый уход, а до моей усадьбы расстояние втрое больше. А главное, поверьте мне: Лев Иванович, при всем упрямстве и чудачествах, настоящий джентльмен, – при последнем слове улыбка Катерины Михайловны стала лукавой. – Если же вы считаете, что вам все равно надо сбежать, обсудите сначала эту затею со мной, я часто бываю в Рождествено.
Джейн слушала из последних сил, как будто опять была в полынье. Слова сливались со словами, а факелы на другом берегу слились в яркие пятна. Она все же расслышала зычный голос Данилыча.
– Он показывает вашим будущим спутникам место безопасной переправы, – сказала Катерина Михайловна, догадавшаяся, что её новая знакомая не понимает по-русски.
– Это не опасно? – испуганно сказала Джейн, отчётливо видевшая, что первый всадник, подскочивший к реке, – Саша. Если спутники успели надеть полушубки, то Саша был в рубашке.
– То, что советует Данилыч, не опасно, – улыбнулась Катерина Михайловна.
Данилыч что-то кричал Саше, тот соскочил с седла и перебежал реку, вскарабкался на берег. На его лице был нескрываемый страх. Однако, подойдя к Джейн, он прикусил губу, замер, успокоил себя, выдавил улыбку и сказал по-французски:
– Неужели в Анг… в твоей стране принято разрывать договор, не предупредив другую сторону?
– Sasha, prosti, – прошептала Джейн.
Катерина Михайловна отвернулась, но не только из деликатности, а чтобы вынести из кибитки шерстяной жакет.