Дочь Клеопатры
Шрифт:
— С каких пор? — изумилась я.
— С той недели, когда мне дали свободу. — Она приложила палец к губам. — Только бы Ливия не узнала, иначе у него будут неприятности. Цезарь уважает учителя, но вот его жена… — Синие глаза Галлии сузились, превратившись в щелки. — Она против того, чтобы граждане вступали в брак с вольноотпущенниками.
— А учитель отправляется с нами на Капри?
— Конечно. Кто согласится проводить лето здесь, если можно этого избежать?
Первого июля мы наконец покинули душный Рим. Мне вдруг подумалось, что всего лишь год назад Птолемей был еще жив. Перед
Мы с братом ехали вместе с Марцеллом и Юлией. С нарастающей ревностью я наблюдала за тем, как юноша, словно невзначай, то касался ноги своей спутницы, то поправлял ей подушку. Эти двое строили глазки друг другу, когда думали, что никто их не видит, а Юлия улыбалась гораздо чаще, нежели в Риме.
Вырвавшись из городской духоты, племянник Цезаря только и говорил, что о Капри.
— Там примерно так же, как и на Палатине? — осторожно поинтересовался Александр.
Последний раз, когда наш попутчик восторгался целью поездки, мы прибыли в Рим, где дымили домашние печи, а храмы были покрыты грубыми уличными каракулями. Кстати, в последнее время я больше не замечала рисунков на ступенях Сената.
— Ничего подобного, — вставила Юлия. — На Палатине отец притворяется скромным слугой римлян, а вот на Капри мы действительно живем так, как полагается правящей семье.
— Это дядин дворец у моря, — пояснил Марцелл. — Найдется и пляж, и кони, и еще мы покажем вам Синий грот.
— А здания там красивые? — с надеждой спросила я.
— Будешь рисовать с утра до вечера, — пообещал он. — Думаешь, почему Витрувий поехал с нами?
— Возможно, ради твоей матери.
Юноша рассмеялся.
— Но и за красотами тоже!
Поездка в повозке заняла шесть дней, однако нам, двенадцатилетним, они показались вечностью. Мы выдумывали все новые игры, чтобы скоротать время, но большей частью просто смотрели в окна, любуясь проплывающими сонными городками. По дороге встречались таверны, предлагавшие «хлеб, вино и девчонку» всего за один денарий; мы ни разу не останавливались в подобных местах. Я попыталась обраться к свиткам, нарочно захваченным для этой цели, — «Истории Неаполя» и «Путеводителю по Трое». Однако от чтения в пути у меня началось недомогание, не помог даже свежий морской воздух.
Зато когда наконец мы достигли берега и поднялись на борт корабля, я сразу приободрилась, а остальные, наоборот, стали хвататься за животы и громко стонать. Мы с Александром подставили радостные лица утреннему ветру и закрыли глаза.
— Как дома, правда? — сказал мой брат.
Я вздохнула.
— Точно.
Высокие известковые скалы, покрытые пышной растительностью, отвесно входили в воду, образуя живописные гроты и заливы,
— Однажды, когда мы вернемся в Египет, — размечтался Александр, — велим построить новую таламегу и обойдем под парусом все побережье. Я, наверное, никогда не наплаваюсь.
К нам подошел Витрувий.
— Вот, посмотрите! — произнес он с нежностью в голосе.
На краю высокого выступа, недосягаемый даже для солоноватых брызг, в окружении зеленых садов примостился Приморский дворец, напоминающий высеченного из камня орла. Марцелл оказался прав: никакого сравнения с приземистой виллой на Палатине.
— Не понимаю. Почему бы Октавиану не править Римом отсюда?
— И навлечь на себя немилость Сената? — возразил архитектор. — Думаю, ему вряд ли хочется повторить историю Юлия Цезаря.
Все было изумительно. Услужливые рабы с носилками из бронзы и эбонита доставили нас во дворец, из роскошных садов которого открывался чудесный вид на море, а из портика можно было полюбоваться золотыми полями и виноградниками, пронизанными солнцем. Я первой сошла с носилок, Витрувий — вторым.
— Здесь начинаешь по-новому верить в архитектуру, — заметил он, ласково погладив кариатиду по мраморным щекам.
— Так это все ты построил? — вдруг осенило меня.
Витрувий усмехнулся.
— Мой первый заказ. Я понимаю, летом не до учебы, но если захочешь, можем продолжить занятия прямо здесь. Измерения проводить не придется, создавать мозаики тоже, зато вдохновение…
— Согласна, — тут же сказала я.
Он рассмеялся.
— Тогда начнем осмотр.
Тем временем прибыли носилки с Октавианом, и тот объявил, что ужин всем подадут на закате, в триклинии, а до тех пор можно побродить и полюбоваться окрестностями. Марцелл с Александром заторопились на конюшни; Юлия немедленно изъявила желание сопровождать их. Племянник Цезаря обернулся ко мне:
— А ты?
Я в замешательстве посмотрела на своего наставника.
— Конюшни? Э… нет, я иду с Витрувием.
— Ладно, позже увидимся, — обронил молодой человек, и живописная троица сразу же удалилась.
Архитектор взглянул на мое лицо.
— Ничего, у вас впереди еще целое лето.
— Да и кому интересно слушать болтовню этой Юлии? — неожиданно подал голос Тиберий.
Я не заметила, как он спустился с носилок: может быть, ожидал, пока скроется из виду его мать?
— Можно мне с вами? — обратился к наставнику приемыш Цезаря.
— Не знал, что тебя занимает архитектура.
Тиберий неуверенно пожал плечами.
— Если ей любопытно, может, и я что-нибудь почерпну.
И мы прошли за Витрувием во дворец. Террасы у входа, построенные из крашеного известняка, приветствовали входящих латинским словом «Ave» [38] , написанным под ногами. Фрески на стенах и потолках коридоров изображали сцены из «Одиссеи», по большей части морские, с кораблями. В атрии архитектор остановился, чтобы дать мне вдоволь налюбоваться. Длинные белые занавески трепетали от дуновений бриза, тихо шурша краями по мозаичным полам. Всюду преобладали морские оттенки: бирюзовый, лазурный, ультрамарин.
38
Латинское приветствие.