Дочь кучера. Мезальянс
Шрифт:
– Не иначе.
Эверт ощутил приступ раздражения. Эти двое предвкушали развлечение и никак иначе. Он рассказал все, упустив из виду романтичные подробности и не забыв упомянуть про то, что было бы неплохо присвоить Лире какой-нибудь липовый титул.
– Я все еще не пойму, – тянет Лайнелл, – к чему вся эта спешка?
Эверт жмет плечами. Ему не нравится, как реагируют эти двое – они не обратили внимание на скорые подвижки, а продолжают интересоваться совсем уж несерьезными и как бы сказал Эверт
– Не стал откладывать дело в долгий ящик.
Траубе только многозначительно кашлянул в ответ на это, обратив тем самым внимание его величества на себя.
– Мне кажется, – говорит он медленно как будто бы подбирая слова, – что вся эта спешка была главным образом из-за того, что один известный нам граф испытывает симпатии…
– А не чувство вины? – встревоженно и очень серьезно перебивает его Лайнелл.
Траубе качает головой, развалившись на императорском троне самым вольготным образом.
– Нет-нет, – продолжает тот во все той же спокойной манере. – Тогда бы он вернулся через пару часов, а не дней.
Лайнелл сводит брови и начинает часто-часто кивать, как будто бы соглашаясь с ним.
– Стал бы просить облагодетельствовать ее титулом виконтессы и постарался устроить судьбу с самым достойным представителем нашего унылого общества.
– Например, с маркизом Вильге, – откликается Лайнелл. – Чем не кандидат?
Траубе качает головой из стороны в сторону, размышляя, соглашаясь и нет с предложенной им кандидатурой.
– Вильге? – переспрашивает Эверт сраженный происходящим фарсом. – В его обществе не было замечено ни одной женщины… Какого черта, вы оба несете?
Смотреть и слушать это невозможно – друзья забавляются за его счет и подают это все самым заботливым и одновременно издевательским тоном.
– Васкес? – не отстает Лайнелл. – Тихий, спокойный и прекрасно бы уравновесил характер этой бойкой девушки.
– Васкес – идиот, – отвечает Эверт вместо мастера тайных дел. – Последний из почти угасшего рода.
Сэгхарт Дельвиг закрывает глаза. Злится на этих двух клоунов невозможно. Они же пользуются тем, что так давно знают его.
– Но суд предоставляет слово ответчику, чтобы тот мог представить доказательства своей невиновности.
Лайнелл сбрасывает ноги Траубе с резного подлокотника, присаживаясь на него. На Эверта смотрят две пары смеющихся глаз.
– Вы – сволочи, – выдыхает он наконец. – Какого черта устроили все это?
Друзья переглядываются и только сокрушенно выдыхают в каком-то одном, едином на двоих вздохе.
– Она хоть настоящая? Или, нанятая актриса?
Лайнелл вновь поднимается со своего места, перед этим цыкнув. Он вздыхает и опускает взгляд на Траубе. Эти взгляды просто выводят Эверта из себя.
– Ты безнадежен, темнейшество, – произносит
Лайнелл чешет бороду, а потом кивает вдаль зады, туда, где находится скрытая дверь в его покои.
– Пообедать бы не мешало.
Он идет по направлению к ней.
– Ты загнал себя и зациклился на делах графства, на тьме, академии и вновь на своих землях, ренте и строительстве. Вот и сейчас ты подозреваешь нас в черт знает в чем, а это не мы, а ты воспринял все как-то уж слишком буквально. Сделал и пришел отчитаться. Ума не приложу, как тебе удалось все это. Я бы на ее месте послал тебя.
Лайнелл ждет их в глубине комнаты, а потом обиженно тянет:
– Вы идете?
– Хотя, как бы это не было грустно признавать, – Траубе делает шаг ему за спину, – но я рад, что эти дни ты был занят, не нами.
Они оставляют Эверта в одиночестве великолепной залы. Он может остаться и злиться, а может присоединиться к их компании, что он и делает. Друзья в чем-то правы: эти дни – лучшее, что происходило с ним за последние годы.
– Признайся, что не сказал ей о необходимости скрепить союз кровью?
Кролик в собственном соку с розмарином, спаржей и сладкой морковью был ужас как хорош, но ровно до этой минуты. Эверт отодвигает тарелку и даже на бокал красного вина смотрит с некой долей отвращения. Его это гложет, и он чувствует себя лжецом, что не сказал ей об этом.
– Нет.
Теперь эти двое не переглядываются, а ждут объяснений.
– Не ты ли только что говорил нам о том, что смог убедить ее благодаря увещеваниям разума?
– Перестаньте, – просит Эверт. – Я может и зарылся в делах, но не совсем уж идиот. Кто бы из вас смог сказать женщине о таком?
Судя по их лицам, они не видят в том ничего особенного. В брачных контрактах всегда все так просто и ясно.
– Я могу не знать всех женщин мира…
– Аминь.
Генрих и Лайнел звенят бокалами и пьют за это.
– Я видел, как она смотрела на меня, когда спрашивала: зачем мне это? – продолжает Эверт, просматривая содержимое своего бокала на ярком солнечном свету. – Одно дело предложить союз, а другое дело сказать: вы должны родить ребенка, чтобы остаться в этом мире.
Речи про счастье – это бред собачий и истина только лишь наполовину. Ничего не держало ни Берга, ни Райна – это правда. Никто из них не успел устроить семью. Точнее Берг сумел, да только Мелиссе нужно было совершенно иное. Она бросила этого наивного болвана, как только получила то, чего никогда не имела.