Дочь кукушки
Шрифт:
Он вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Через минуту ею так же громко хлопнула герцогиня.
Мы решились выбраться из шкафа только через четверть часа. Убежали в детскую и только там смогли обсудить услышанное.
– Даже маменька считает, что я некрасива, – Ви застыла перед зеркалом, и глаза ее были полны слёз.
– Что ты такое говоришь, Вивьен? – возмутилась я. – Ты очень красива. Ты так красива, что я не сомневаюсь, женихи будут сражаться за право предложить тебе руку и сердце.
Она грустно покачала
– Возможно, так и будет, Алэйна, но лишь потому, что папенька даст за мной хорошее приданое. Титул и деньги – вот, что может сделать красивой даже дурнушку.
Она рассуждала слишком по-взрослому.
– Напрасно ты расстраиваешься из-за матушкиных слов, – я обняла ее, и мы вместе сели прямо на пол. – Она сказала так только потому, что хотела убедить отца отправить меня в пансион.
– Но ты ведь не поедешь туда, правда? – испугалась Ви.
– Конечно, нет, не волнуйся, – ответила я.
Но я уже знала, что поеду в пансион. Герцогиня не смогла бы отправить меня туда без моего согласия, но я сама намерена была пойти на этот шаг. Я слишком хорошо понимала, что мое присутствие в замке вызывает ссоры между родителями. А я не хотела, чтобы они ссорились. У герцога и без этого было много забот.
К тому же, я не хотела мешать удачному замужеству Вивьен. Герцогиня права – присутствие подкидыша в доме способно оттолкнуть любого жениха.
6. Прибытие в пансион
Монастырь Святой Женевьевы располагался в двух днях езды от нашего замка – расстояние, которое лишало меня возможности бывать дома так часто, как мне бы хотелось. Поэтому в моем дорожном сундучке была одежда на все сезоны. Ее светлость на радостях даже позволила мне взять с собой почти новую шубку Вивьен.
А вот отец и сестра провожали меня в пансион со слезами на глазах.
– Обещай, что будешь писать мне хотя бы раз в неделю, – требовала Ви.
– Сообщи, как устроишься на новом месте, – вторил ей его светлость. – И если в чём-то возникнет надобность, без стеснения обращайся к настоятельнице – она сестра моего доброго друга графа де Рошфора.
Сопровождала в пансион меня мадемуазель Катриона – худшую собеседницу я и представить себе не могла. Разумеется, она всю дорогу потчевала меня «полезными» советами.
– Ведите себя достойно, мадемуазель! Помните, что вы представляете там герцога Аранакского!
После того разговора на кухне, подслушанного мною на кухне несколько лет назад, экономка стала сдержанней на язык – должно быть, сказывалось внушение его светлости. Она уже не позволяла себе дерзких высказываний в мой адрес. Но взгляды, которыми она меня награждала, дружелюбными так и не стали.
– Это – один из лучших пансионов королевства, мадемуазель! – сообщила мне Катриона то, что я знала и сама. – Там учатся девочки из самых благородных семейств.
Она посмотрела на меня с сомнением, явно думая, что я – не того поля ягода, и
– Хотя лично я полагаю, что пансионы попроще в некоторых случаях куда полезнее, – она продолжала изливать на меня свои мысли. – По моему разумению, тем, кто не приближен к королевскому двору, совсем ни к чему изучать премудрости этикета.
Да-да, я хорошо помнила ее слова о том, что мне гораздо больше подошли бы уроки кулинарии и рукоделия. Повторить их сейчас она не решилась, но мнения своего явно не изменила.
Ночь мы провели на постоялом дворе. Мадемуазель Катриона уснула, едва коснувшись головой подушки, а вот я долго крутилась на набитом сене матрасе.
Я первый раз рассталась с Ви и нашим замком и уже ужасно скучала. Я не знала, как встретят меня в пансионе другие девочки. Узнают ли они о моем мутном происхождении? И если да, то как отнесутся к тому, что вместе с ними будет учиться та, в которой нет ни капли дворянской крови?
Не удивительно, что ночью мне снились кошмары.
Остаток пути мадемуазель Катриона была не менее разговорчивой, и я услышала, как она восхищается герцогиней («Ах, у ее светлости такой тонкий вкус!»), ценит герцога и одобряет Артура.
– Он такой достойный молодой человек! – она восторженно всплеснула руками, отчего книга рыцарских баллад, лежавшая у нее на коленях, упала на пол кареты. – Он столь умен и отважен, что, право же, заслуживает самой красивой невесты Линарии. Думаю, он обручится сразу же после окончания военной академии.
Мне почему-то неприятно было это слышать, и я сделала вид, что сплю.
Мы прибыли в монастырь к вечеру следующего дня. Нас сразу же проводили к настоятельнице – величественной женщине с властным взглядом, – и мадемуазель Катриона оробела настолько, что не смогла вымолвить ни слова.
– Итак, дитя мое, – обратилась ко мне аббатиса, – ты Алэйна, дочь его сиятельства герцога Аранакского?
– Осмелюсь вмешаться, сударыня… – подала, наконец, голос моя сопровождающая.
Но настоятельница не дала ей договорить:
– Вы можете идти, мадам! Вы уже выполнили возложенное на вас поручение и можете возвращаться домой.
– Мадемуазель, – робко поправила та.
– Пусть так, – согласилась аббатиса, – но сути дела это не меняет. Вы можете быть свободны, мадемуазель.
Наверняка, Катриона хотела сообщить обо мне то, что было мало кому известно, и оказалась очень разочарована тем, что ее не стали слушать. Но она послушно удалилась, дав нам возможность побеседовать тет-а-тет.
– Я знаю, дитя мое, что ты – не родная дочь его светлости, – сразу же сказала настоятельница. – Но это не имеет для нас никакого значения. Все мы – дети Божьи, независимо от того, в какой семье появились на свет. Герцог считает тебя своей дочерью, и я не вижу причин думать по-другому.