Дочь маркиза
Шрифт:
В тот день Жак Мере заперся со священником в кабинете и долго с ним беседовал.
Несомненно, они говорили о Еве и о новых планах доктора, ибо, как только их разговор закончился, священник оседлал лошадку, на которой ездил навещать прихожан, и направился в Аржантон.
Два часа спустя Жак Мере тоже отправился в Аржантон и в одном льё от Аржантона встретил г-на Дидье — таково имя доброго священника, — который возвращался в замок.
— Ну как, — спросил он, — что она ответила?
— Она ответила: «Да свершится воля его и воля Божья», потом стала молиться. Мадемуазель Ева просто святая.
— Благодарю вас, отец мой, — сказал
Но было легко заметить, что, накладывая на Еву какую-нибудь новую епитимью, он и сам страдал, словно часть бремени ложилась на него, и чем ближе он подъезжал к Аржантону, тем мрачнее становилось его лицо; когда он вместо того чтобы отпереть дверь ключом, поднес руку к дверному молотку маленького домика, словно желая предупредить о своем появлении, рука его дрожала.
Однако он постучал. Марта открыла дверь.
— Ничего не произошло, пока меня не было дома?
— Нет, сударь, — ответила старая Марта. — Приезжал кюре из замка, господин Дидье, он минут десять поговорил с мадемуазель Евой; она, кажется, заплакала и ушла к себе.
Жак Мере кивнул, мгновение постоял в нерешительности: войти к Еве или подняться к себе в лабораторию, не заходя к ней; но, поднявшись на второй этаж, он тихо подошел к двери, прислушался и постучал.
— Входите, — сказала Ева, которая, зная, что Жак Мере обычно не стучит во входную дверь, подумала, что пришел кто-то чужой.
Но как только он открыл дверь, она вскрикнула, упала на колени и сказала, простирая к нему руки:
— Ессе ancilla Domini.
XVI. СВАДЕБНАЯ КОРЗИНА
Жак поднял ее.
— Я не решался к вам войти, — сказал он.
— Почему? — удивилась Ева, поднимая на доктора свои большие ясные глаза.
— Я боялся, что беседа с господином Дидье произвела на вас слишком сильное впечатление.
— Вы отучили меня от опрометчивых поступков, Жак! — сказала Ева. — Вы думаете, раз я не рыдаю, раз я не валяюсь у вас в ногах, значит, впечатление не такое уж сильное; вы ошибаетесь, друг мой. Я встретила вас на коленях, потому что не хотела ждать вас сидя, но у меня не хватило сил ждать стоя. Впрочем, разве вы не предупредили меня, разве я не сказала вам: «Если вы когда-нибудь женитесь, не прогоняйте меня; священник объявил мне, что вы женитесь; но одновременно он объявил мне, что вы оставляете меня в доме как сестру и подругу. Я даже не надеялась на такое счастье. До сих пор вы говорили мне об искуплении, я пока еще ничего не искупила, Жак, пока я только следовала по вашей воле путем, которым шла бы и одна. Вы употребили часть моего состояния на добрые дела — я бы и сама так поступила. Ни одно из моих огорчений не сравнится с горем, которое я вам причинила. Отныне для меня начинается путь через тернии по острым камням. Но что я вам обещала? Что вы не заметите моих страданий, потому что я слишком боюсь вам надоесть жалобами и рыданиями. Я благодарна вам за то, что вы избрали служителя Божьего, чтобы сообщить мне эту весть; я с первого слова все угадала, все поняла и в глубине души поблагодарила вас за бережное обращение, хотя в нем не было нужды. Я предпочла бы услышать новость из ваших уст. Вы боялись моих слез, моих сетований — я чуть не сказала: упреков. Я забыла, что мне не в чем вас упрекнуть. Нет, я сумела бы совладать с собой и выслушать вас с улыбкой, как слушаю сейчас. Я дала слово, и я его сдержу, мой друг.
— Спасибо,
И взяв руку девушки, нежно поцеловал ее.
Но как только его губы коснулись руки Евы, она вскрикнула, побледнела как полотно и без чувств упала на стул.
У нее достало сил вынести боль, но недостало сил вынести ласку.
Жак, пользуясь тем, что его никто не видит, посмотрел на нее с выражением неизмеримой любви; больше всего на свете ему хотелось заключить ее в объятия и прижать к сердцу.
Но у Жака тоже была сильная воля, и он поклялся не отступать.
Он вынул из кармана флакон и дал ей понюхать.
Как ни болезненна была рана, она принесла с собой облегчение. Ева вновь открыла глаза, не произнесла ни слова, но слезы ручьями текли у нее по щекам; она прошептала:
— О, как я счастлива. Что же случилось?
— Ева, вспомните: я оставляю вас одну. И он вышел.
Ева и Жак увиделись только за обедом и больше не говорили о причине, которая привела в Аржантон г-на Дидье. Только темные круги под глазами у Евы день ото дня становились все больше. Лицо ее становилось бледнее и бледнее, и два или три раза Жак Мере на цыпочках подходил к двери ее комнаты и слышал, как она плачет.
Желая вернуть разговор к этой теме, он, казалось, терялся перед Евой, смущенно бормотал несколько невнятных слов, словно боясь причинить ей большое горе и потребовать от нее то, что выше ее сил; поэтому она сама пришла ему на помощь.
Однажды вечером, заметив, что он взволнован сильнее обычного, она встала перед ним на колени, взяла его за руки и сказала:
— Мой друг, вы хотите мне что-то сказать и не решаетесь. Прошу вас, скажите мне все без утайки, даже если это мой смертный приговор. Вы ведь знаете, как мне дорого все, что исходит от вас.
— Ева, — сказал Жак, — нам надо расстаться на несколько дней.
Она вздрогнула и грустно улыбнулась:
— Жак, наша разлука началась в тот день, когда вы меня разлюбили.
— И все же, — сказал Жак, — если вы хотите, мы не расстанемся даже на эти несколько дней.
— Каким образом? — живо спросила она.
— Я еду в Париж за покупками, моя избранница — сирота, и у нее нет родственницы, которая могла бы помочь мне выбрать для нее подарки.
— Что с того, Жак, — сказала Ева с болью в сердце, но по-прежнему сдерживая свои чувства, — разве я не с вами?
— По правде говоря, — сказал Жак, — если бы вы согласились сопровождать меня в путешествии, то оказали бы мне большую услугу.
— Я готова, Жак, чем больше страданий вы мне причините, тем скорее Бог меня простит и вы тоже.
— Если же эта жертва вам не по силам… — начал Жак.
— Есть только одна вещь, которая мне не по силам: разлюбить вас.
— Ева!
— Простите, но из всех обещаний, какие я вам дала, это обещание труднее всего сдержать, будьте снисходительны ко мне, мой друг. Когда мы едем?
— Завтра вечером, если вам угодно.
— Я в вашем распоряжении. Завтра к вечеру я буду готова.
Жак послал заказать места в дилижансе. На следующий день он съездил в замок Шазле и в лесной домик, который был достроен и ожидал хозяев, а вечером выехал вместе с Евой в Париж.
В ту эпоху дорога от Аржантона до Парижа занимала два дня. Они приехали в семь часов вечера.
Была середина июня, то есть самая благодатная пора; в этот час на улицах было светло как днем. Жак подозвал фиакр, посадил в него Еву, сел сам и крикнул кучеру: