Дочь огня
Шрифт:
— Усаживайтесь поудобней, дорогая Оймулло, — приглашала гостью Мухаррама Гарч, — порадуйте мои старые глаза. А кто эта красавица с вами? Уж не ваша ли давняя ученица? Давненько я ее не видала.
— Давно не видели, а узнали, — улыбнулась Оймулло.
— Да, узнать мудрено, — с восхищением глядя на Фирузу, сказала Мухаррама. — Девушки после замужества быстро вянут, а ее красота еще больше расцвела.
— Драгоценные камни никогда не перестают сверкать, — сказала Оймулло, с гордостью взглянув на свою ученицу. — Ведь мою девочку зовут Фируза.
— Ваша Фируза стала алмазом.
Заметив смущение Фирузы, Оймулло переменила тему разговора.
— Не собираетесь ли вы, тетушка Мухаррама, во дворец? — спросила она.
— Да нет, я теперь там редко бываю, стара стала, сил нет, — вздохнула Мухаррама. — Только если уж сами мать эмира позовут. А то все больше здесь сижу, кому мы, старухи, нужны…
А вы, говорят, теперь часто во дворце бываете?
— Да, — ответила Оймулло, — нынче у матери эмира на ее половине увлекаются чтением и музыкой. А кроме того, я теперь занимаюсь с дочерьми эмира.
— О! Да вы стали важная персона, — почтительно протянула Мухаррама.
Проводив гостей в раздевалку и пожелав им хорошо помыться и отдохнуть, Мухаррама надела паранджу и вышла на улицу.
Дом Камоледдина Махдума стоял на улице Каплон. Путь от бани Кунджак до улицы Каплон не близкий, и Мухаррама, для которой пешее хождение даже на другую сторону улицы казалось тяжким трудом, наняла фаэтон. Миновав Куш-медресе и доехав до улицы Каплон, она отпустила фаэтон и до дома Камоледдина Махдума дошла пешком.
Камоледдин Махдум был сыном покойного Воизеддина Махдума, судьи из Карши. Еще при жизни отца Камоледдина назначили библиотекарем, но так как в Бухаре никакой библиотеки не было и должность эта существовала чисто формально, то ему приходилось утруждать себя лишь получением положенного библиотекарю жалованья. Кроме того, в наследство от отца ему достался большой дом с двором, верховой конь, арба с лошадью, сад в Гурбоне с плодородными землями, две мельницы и много еще движимого и недвижимого имущества.
Махдум жил легко и весело. Часто в его прекрасно обставленном доме собирались друзья, пировали, играли в шахматы. Впрочем, молодые люди не только развлекались, они читали газеты, говорили о судьбах своей родины, возмущались порядками в Бухаре. Они были сторонниками джадидов и даже сочувствовали революционному движению в других странах.
В приверженности Камоледдина к джадидизму большую роль сыграли персидские и турецкие газеты и журналы, попадавшие разными путями в Бухару. Но, пожалуй, больше всего этому помог один из его ближайших друзей ака Махсум, проживший в России более пяти лет. Камоледдин подружился с ним вскоре после его возвращения в Бухару. Смелые мысли ака Махсума вначале приводили в смятение Камоледдина и его друзей. Но чем серьезнее задумывались они над тем, что говорил ака Махсум, тем ближе и понятнее становилось им движение джадидов.
Мухаррама только подняла руку, чтобы постучать, как ворота сами распахнулись перед ней. Ее явно ждали. За воротами стоял все тот же козлобородый и с улыбкой смотрел на несколько растерявшуюся женщину.
— Добро пожаловать! Заходите, — почтительно произнес он. — Господин ака Махдум
Мухаррама вошла. Внешний двор был очень велик. К большому дому с резными деревянными колоннами примыкали пристройки, образуя как бы непомерно широкую букву «П». Козлобородый провел Мухарраму в комнату под айваном. Комната была выстроена по-современному: из жжено-ю кирпича, с большими двустворчатыми окнами, с застекленными дверьми. В передней Мухаррама сняла паранджу и вслед за козлобородым вошла в комнату.
В прежние века в Бухаре были богатые библиотеки, но за время правления Машытов не осталось ни одной общественной библиотеки. Все книги и рукописи попали в частные собрания и в дворцовые книгохранилища. Несмотря на это, должность библиотекарей осталась. Многие люди назначались эмиром на эту должность и получали соответствующее жалованье.
Мехманхана, куда ее ввели, была убрана на полуевропейский лад; деревянный пол застлан яркими, дорогими коврами, карнизы под потолком искусно отделаны лепными узорами, в больших и маленьких нишах стояла фарфоровая посуда и антикварные безделушки, потолок с деревянными плитками разрисован.
До прихода Мухаррамы у стола за шахматами сидели ака Махсум и Исмаил Эфенди: свое прозвище «эфенди», что означает по-турецки «господин», он получил после возвращения из Турции, где заканчивал образование. Хозяин дома с интересом следил за партией. Это был очень смуглый, хорошо одетый мужчина, с густыми бровями и аккуратно подстриженной бородой.
Друзья собрались час тому назад. Взволнованный Исмаил Эфенди рассказал, что ему сообщили неприятные новости: кушбеги и верховный судья очень резко отзывались о джадидах, называли их кяфирами, а дела их противными шариату. Будто бы решено закрыть джадидские школы, а самих джадидов и всех, кто имеет хоть какое-нибудь к ним отношение, арестовать и даже казнить…
— От кого вы это узнали? — недоверчиво спросил Камоледдин.
— От моей жены, — ответил Эфенди и, заметив усмешку на губах друга, добавил: — Она дружит с женой Замонбека, а тот, вы сами знаете, близкий эмиру человек.
— Но ведь сам кушбеги поддержал новометодные школы? Да и ака Махсум не слышал ничего подозрительного, а ведь он в хороших отношениях с зятем казикалона, и тот обычно ему о новостях рассказывает.
— Да, рассказывает, но только после того, как они произойдут, — передернул плечами Эфенди, — а нам надо предупреждать события.
— Что это он сегодня молчит? — недовольно заметил Камоледдин. Но ака Махсум не заставил себя ждать и стал выкладывать новости:
— Войска генерала Макензена столкнулись с русскими — главнокомандующий турецкими войсками Энвербек взял в плен тысячу болгар. В Японии сильное землетрясение, много жертв и разрушений… Ну, что еще?
— Хватит, хватит, — перебил его Камоледдин. — Нас интересуют новости внутреннего, так сказать, порядка.
Что происходит в нашей благородной Бухаре? Нет ли у вас новостей из Арка, из дворца нашего высочайшего повелителя? Исмаил Эфенди принес довольно неприятное известие: в Арке усиливаются антиджадидские настроения.