Дочь огня
Шрифт:
— Надо срочно что-то предпринимать, — добавил Эфенди.
— Сначала надо проверить, насколько это известие верно. Мне лично кажется сомнительным, что кушбеги и казикалон могли хоть в чем-нибудь найти общий язык.
— Но что же нам делать? — нетерпеливо перебил его Камоледдин Махдум. — Я уверен, что слухи эти не случайны. Дыма без огня не бывает. А огонь надо загасить прежде, чем он успеет разгореться.
— Плохо, что мы ничего не знаем о делах и планах наших противников, — протянул Эфенди.
— Да, это наше слабое место, —
— А это мысль! — перебил Камоледдин. — Вы назвали Мухарраму. Ведь мы можем через нее узнать все, что нас интересует.
— Вы с ней близко знакомы?
— Это же моя кормилица, она была у нас в доме как родная. А когда скончался старый казикалон, новый казий, назначенный на его место, хотел отнять у Мухаррамы ее баню. Отцу моему покойному стоило немало труда уладить это дело и отстоять Мухарраму. Старуха помнит добро и очень предана мне. А что, если позвать ее сюда и порасспросить?
— Это было бы неплохо, — обрадовался ака Махсум.
— Что вы, господа, как это будет выглядеть, — запротестовал Исма-ил, — пригласить сюда к нам какую-то женщину.
— А вы не бойтесь, ничего страшного не произойдет, — засмеялся ака Махсум. — Насколько я ее знаю, она не болтунья и прекрасно может сохранить нашу тайну. Да и незачем посвящать ее во все наши дела.
— Мухаррама вообще в курсе моих дел, — сказал Камоледдин, — она очень умна, и я часто советуюсь с ней.
— Ну что ж, господа, тогда я не возражаю, — согласился Исмаил Эфенди.
Вот тогда-то и послал Камоледдин за Мухаррамой Гарч.
Приход гостьи отвлек друзей от шахмат. Посыпались обычные вопросы о здоровье, о жизни, о делах. Мухаррама сердечно приветствовала мужчин и, сев у стола, тяжело перевела дыхание.
— Ну и надымили вы тут своим кальяном, дышать нечем.
— Это не кальян, — иронически заметил ака Махсум, — а волшебный дым ароматнейших турецких сигар нашего уважаемого друга Эфенди.
— Да уж ясно, турецкие сигары не чета вашему кальяну, — пробормотал Эфенди.
— О, в этом никто не сомневается, — примиряюще сказал хозяин дома, — но сестрица не привыкла к дыму. Мулло Шараф, откройте-ка форточку.
Козлобородый тотчас выполнил приказание. Камоледдин стал усиленно угощать Мухарраму расставленными на дастархане сластями.
— Ну, Махдум, расскажите сестрице, зачем мы ее сюда пригласили, — попросил ака Махсум.
Камоледдин, не зная, видно, с чего начать, старательно возился с чайником: сначала поставил его на край стола и прикрыл стеганой подушкой, потом снял подушку, положил ее рядом и на нее поставил чайник. Наконец налил в пиалу чай и протянул ее Мухарраме.
— Давно я не видел вас, сестрица, и не имел счастья насладиться беседой с вами, — собравшись с духом, начал он. — Вот и решил сегодня просить вас посетить мой скромный дом…
— Ближе к делу, Махдум, ближе к
Нетерпеливый возглас ака Махсума подстегнул Камоледдина.
— Дело в том, сестрица, что мы хотели с вами посоветоваться насчет новых школ. Ну, вы, наверное, слышали, их еще называют джадид-скими.
— Помилуйте, Махдум-джан, кто я такая, чтобы вести со мной такие серьезные разговоры? Вы со мной о банях посоветуйтесь, о красивых девушках, о том, как устроить той, вот здесь я не ударю в грязь лицом, а о школах…
— Это все так, — прервал ее Камоледдин, — но мы знаем, что вы из тех, кто широко открывает сердце всему новому, всегда готовы сделать доброе дело, всегда готовы помочь.
— Помочь вам, да что я говорю — служить вам — моя единственная радость. Ведь вы сын моего возлюбленного хозяина, ишана Судура…
— Ясно же, — вставил свое любимое словечко Исмаил Эфенди, — ясно же, не интересуют нас ни ваши бани, ни пиры. Нам необходимо узнать, что думают в Арке о новометодных джадидских школах.
— Если бы там, наверху, не изволили возражать, мы бы хотели официально открыть несколько новометодных школ, дать образование детям своих соотечественников, — вставил Камоледдин Махдум.
— Видите ли, сестрица, — пояснил ака Махсум, — вы встречаетесь с родными и близкими людьми эмира и других высокопоставленных лиц, бываете у них. Не может быть, чтобы вы не слышали, что там говорят о новометодных школах или о самих джадидах. Вот и расскажите нам обо всем, что знаете, нам это очень важно.
Мухаррама задумалась, лицо ее стало серьезным.
— Сказали бы вы мне раньше, я бы уж что-нибудь пронюхала, — сказала она. — А то что я могу знать обо всех этих ваших школах и медресе, я от них, сказать вам по правде, стараюсь держаться подальше, уж больно не люблю я мулл, добра от них не жди… Поди-ка догадайся, что таким красивым мужчинам не девушки спать не дают, а какие-то школы…
Мужчины засмеялись, Исмаил Эфенди оборвал их смех.
— Пеки, — по-турецки сказал он, — пеки, а что там говорят о джадидах, что говорят о людях, получивших образование в Турции, как, например, я, что думают о них, ясно же, в высших сферах?
— Что думают о них, ясно же, в высших сферах, — полунасмешливо-полусерьезно повторила Мухаррама, — мне не докладывали, но сдается мне, что среди джадидов есть такие, которых очень не любят, даже сажают в тюрьмы. Вам следует быть поосторожней, Махдум-джан, — повернулась она к Камоледдину. — Вчера я собственными глазами видела, как охранники миршаба гнали по улице трех молодых людей, изодранных, избитых, с руками за спиной. Один из них на вас смахивал, видно сын каких-нибудь благородных родителей или учащийся медресе, а двое других, похоже, из дехкан или ремесленников. А за ними бежали какие-то муллы в огромных чалмах, били их кулаками по голове, по плечам, по спинам, всячески поносили, обзывали кяфирами. Что за времена пришли, не приведи бог!