Дочь оружейника

Майер Генрих

– Нет, это очень опасно, – отвечал судья, – потому что солдаты будут строго всех осматривать. Здесь его тоже невозможно спрятать, потому что, по закону, укрыватели преступников наказываются смертной казнью.

– Я не хочу, чтобы за меня страдали другие! – произнес Франк.

В это время Вальтер, ходивший по комнате, остановился, говоря сам с собой:

– Какая мысль… попробуем. Не плачьте, дети, я нашел средство!

– Слава Богу! – воскликнула Марта. – Отец спасет бедного Франка.

– Что же это такое, друг Вальтер? – спросил

с любопытством судья.

– Вот что. Вы знаете, что почти возле городских ворот у меня есть сарай, в котором стоит телега для перевозки тяжестей. Сосед мой, пивовар ван Шток, просил у меня эту телегу на завтрашнее утро перевезти в ней десять бочек пива в монастырь св. Агаты. Я дал ему ключ от сарая, и так как он отправляет пиво рано утром, то вероятно бочки уже положены на телегу.

– Что же потом, мастер?

– Послушайте, мессир Ван-дер-Эльс, утопающий хватается за соломинку, отчего нам не схватиться за бочку?

– Как это?

– А вот как. У меня есть другой ключ от сарая, и если бочки сложены на телегу, то Франк спасен.

– Каким образом?

– Мы выбьем дно одной бочки, выльем куда-нибудь пиво (я заплачу за него ван Штоку). Франк влезет туда и просверлит несколько дырочек, чтобы проходил воздух, я вставлю опять дно, только не так крепко, чтобы его можно было выбить ударом кулака.

Судья покачал головой, как бы сомневаясь в успехе этого предприятия.

– Не отнимайте у нас надежды, Ван-дер-Эльс. Другого средства нет, отчего не попробовать это?

– Делайте, как хотите, и Бог поможет вам. Только не говорите, что я был у вас.

И судья простился с хозяевами, а Вальтер проводил его, посмотрев сперва, нет ли кого на улице.

Войдя опять в комнату, оружейник увидел, что Франк печально сидит в углу.

– Что же ты, друг? Надобно торопиться, пойдем. О чем ты задумался?

– Я думаю, мастер, не лучше ли мне остаться здесь и ждать заслуженного наказания. Я могу погубить и вас, спасая свою жизнь, которая мне самому в тягость.

– Что это значит, Франк? Ты боишься, что я попаду в беду, но разве ты не принадлежишь к моему семейству? Разве ты не защищал того, который тоже будет принадлежать к моему семейству? Кому ж хлопотать о тебе, как не мне? Ты говоришь, что жизнь тебе в тягость… в двадцать два года! Это что-то странно… Верно ты был у нас очень несчастлив? Верно, Марта и я притесняли тебя и обижали? Стало быть, я дурно сделал десять лет тому назад, что взял бедного сироту и воспитал его как сына?

– О мастер! Не говорите этого, прошу вас, – умолял Франк, плача как ребенок.

– Ты не жалеешь своей жизни, неблагодарный! Но вспомнил ли ты о тех, кого оставляешь? О Марте, которая любит тебя так же, как свою дочь, о Марии, твоей сестре, которая не может осушить своих слез, наконец подумал ли ты обо мне? Я воспитал тебя, научил своему ремеслу и горжусь тобой, как моим сыном. Неужели ты думаешь, что и мне не жаль потерять тебя? Клянусь св. Мартином, я буду бороться до конца жизни, чтобы только

спасти тебя.

Вместо ответа Франк бросился в объятия Вальтера.

– Будь смелее! – продолжал оружейник. – Бог не захочет, чтобы такой славный малый погиб на виселице. Ну, прощайся же с матерью и с сестрой, – пора.

Молодой работник стал на колени перед Мартой, нежно поцеловал ее руки и сказал:

– Матушка, исполните мою последнюю просьбу.

– Говори, дитя мое, что тебе надо?

– Благословите меня, как бы меня благословила родная мать.

– С охотой, сын мой. Благословляю тебя, благодарю за все радости, которые ты мне доставил и молю Бога, чтобы Он дозволил нам свидеться когда-нибудь.

– Когда-нибудь! – вскричал Вальтер, отирая слезы и стараясь рассмеяться. – Надеюсь, вы увидитесь скоро. Только бы ему до утра выбраться из города, а потом я выпрошу ему у бурграфа прощение.

Марта, обняв Франка, подвела его к Марии.

– Простись с сестрой, – сказала она.

И видя, что молодая девушка смешалась, продолжала:

– Поцелуй же его, дочка, а то он подумает, что ты его не любишь.

Мария упала на грудь Франка, который крепко прижал ее к сердцу и дотронулся губами до ее раскрасневшейся щечки.

– Мария, сестра моя! – проговорил он едва слышным голосом. – Завтра день Успения Богородицы, твой праздник; я приготовил тебе стальную цепочку с резным крестом моей работы, но ты получила сегодня такой великолепный подарок, что на мой нельзя и посмотреть… Все-таки возьми его и сохрани, милая Мария.

– Я не расстанусь с ним никогда, обещаю тебе, милый брат. Я буду вечно носить твой подарок.

– Благодарю, и когда будешь молиться, не забудь меня в своих молитвах.

Молодая девушка не могла говорить от волнения.

– Скорее, Франк, идем! – проговорил Вальтер и увлек за собой молодого человека. Отворив тихонько двери сарая, он сказал шепотом:

– Браво! Бочки на телеге, и все готово, чтобы рано утром пуститься в дорогу.

Он начал осматривать воз и считать бочки, которые лежали в два ряда: шесть внизу и пять наверху.

– Одиннадцать бочек! – проговорил оружейник. – Кажется я слышал, что сосед посылает в монастырь только десять, но что за беда! Главное дело в том, чтобы успеть все обделать так тихо, чтобы не услышали ночные сторожа. Мы возьмем крайнюю бочку в нижнем ряду, потому что из нее удобнее будет вылезти. За работу же, живее!

Найдя ведро, они выцедили все пиво и вылили его в ближайшую канавку, почти не пролив на землю.

Потом Вальтер обтер внутренность бочки, просверлив в ней несколько дырочек, так что можно было дышать и видеть, и когда Франк влез туда, оружейник вставил опять дно и сказал, приложив губы к отверстию:

– Прощай, сын мой, надейся и терпи. Бог спасет тебя.

И Вальтер, боясь возбудить подозрения, так же тихо вышел из сарая, запер дверь и осторожно пошел к дому, где все плакали и молились о спасении молодого человека.