Дочь оружейника
Шрифт:
– Бояться? – закричал Баренберг на всю залу и громко захохотал. – Если я отказываюсь играть с вами, то оттого, что имею привычку играть только с моими друзьями, а начальника Черной Шайки я хочу победить… только не на зеленом столе.
– Одно не мешает другому, – возразил Перолио. – Храбрый рыцарь не отказывается ни от битвы, ни от игры.
– Я и не отказываюсь, – отвечал Баренберг. – Друзья мои, – прибавил он, обращаясь к окружающим, – будьте нашими свидетелями.
Он подозвал своего оруженосца, который принес ящик, наполненный золотом и, высыпав деньги на стол, вскричал с лихорадочным
– Вот моя ставка! Этот иностранец осмелился сказать, что я боюсь его. Пусть он держит такую сумму, и весь выигрыш достанется тому, кто успеет доказать трусость другого.
Громкое «ура!» было ответом на этот странный вызов.
– Я ставлю втрое больше, – сказал Перолио, бросая золото горстями и прибавил, скрестив руки. – Очень любопытно будет видеть, чем вы испугаете меня, мессир!
Игроки встали со своих мест и окружили противников.
– Прежде всего, – возразил молодой граф, пристально глядя на Перолио, – дайте мне вашу руку, в знак того, что вы принимаете мой вызов.
Перолио протянул левую руку.
– Надобно подать правую, – сказал Баренберг. – Все честные условия скрепляются правой рукой.
Перолио не отвечал ни слова и, сев к столу, выпил полную чашу крепленого меда.
– А, вы отказываетесь? – продолжал граф насмешливо. – Друзья мои, вы будете охранять мою ставку, а между тем я предложу вам загадку.
– Загадку? – вскричали со всех сторон.
– И кто отгадает ее, – прибавил Баренберг, – тому я подарю мою золотую цепь.
– Говорите, говорите!
– Вот в чем дело. Мессир Перолио имеет привычку прятать свою правую руку в перчатке черного или белого цвета, которую никогда не снимает. Что за причина этой странности? Одни говорят, что это каприз, другие, что у него на руке отвратительная болезнь. Уверяют также, что на ней положено странное клеймо, подобное тому, каким заклеймен был Каин, или у мессира Перолио острые когти как у сатаны.
При первых словах молодого человека, итальянец вскочил, как ужаленный змеей, и грозный взгляд его остановил смех и возражения присутствующих, которые хотя были разгорячены вином и ненавидели пришельца, но боялись оскорблять любимца бурграфа.
– Твоя загадка просто шутка, – сказал наконец один из друзей Баренберга.
– Да если кто и отгадает, – заметил другой, – то как удостоверить истину? Ты сам, Баренберг, не знаешь наверное, что скрывает перчатка.
– Только сеньор Перолио может открыть эту тайну, – возразил пожилой игрок, ван Рюис, который, не обращая внимания на грозный вид бандита, продолжал пить из разных кружек.
Перолио, сделав над собой нечеловеческое усилие, кусал от злости губы, чтобы скрыть волнение, и видя, что противник следит за каждым его движением, сел опять на свое место и сказал спокойным голосом:
– Очень сожалею, господа, что не могу помочь вам выиграть золотую цепь. Я дал клятву, может быть странную и смешную: никогда не снимать перчатки с правой руки. Впрочем, вы можете удостовериться, что она у меня не высохла и не поражена никакой болезнью. Многие из вас видели, как я действую мечом и секирой, и теперь вы можете осмотреть ее и даже ощупать сквозь перчатку.
Итальянец
Во время этого унизительного экзамена, Перолио стоял молча, а потом сказал злобно:
– Теперь, граф Баренберг, вы можете без боязни пожать мою руку. Только предупреждаю вас, что это рука вашего врага.
– Я иначе и не желаю, – отвечал молодой человек и протянул свою руку Перолио.
Тот сжал руку фламандца с такой силой, что Баренберг невольно вскрикнул от боли и левой рукой выхватил кинжал.
– Извините граф, – проговорил бандит, смеясь. – Я должен был доказать вам, что рука моя здорова и сильна. Только я не предполагал, что вы так нежны…
– Я тебе докажу, что и моя рука сильна, – закричал молодой человек. – Я заставляю тебя показать то, что ты скрываешь.
И с быстротой молнии он бросился через стол на правую руку Перолио и хотел сдернуть с нее перчатку, прикрепленную под рукавом. Бандит делал возможные усилия, чтобы освободить свою руку, которую зажал в кулаке, но Баренберг почти лег на стол и крепко держал руку в перчатке; другие гости помогали ему сорвать ее.
Бешенство Перолио не знало границ. Он был обезоружен, потому что в борьбе уронил кинжал. Баренберг расстегивал уже браслет, к которому прикреплена была перчатка. Тогда итальянец нагнулся сам над столом и схватил левой рукой за волосы того из молодых фламандцев, который был к нему ближе. Тот вскрикнул от неожиданной боли. Баренберг, удивленный, поднял голову и этой секунды было достаточно, чтобы Перолио мог освободить свою руку. И так как в другой его руке остался порядочный клок волос фламандца, то он бросил их в лицо графа, сказав с затаенной злобой:
– Все против одного! Хороши здесь дворяне.
И он сел на свое место, оправляя на себе одежду, которая пострадала во время борьбы.
– Мы не правы, – сказал ван Рюис, – и я нисколько не одобряю поведения моего племянника.
Старик посмотрел строго на графа Баренберга, но молодой человек не хотел отступиться от своей мысли, так он был разгорячен, и потому, не слушая дяди, закричал:
– Дайте место! Я не беру назад моего вызова. Перолио, бери твой меч.
– Нет, нет! – закричали гости. – Мы не допустим поединка во дворце бурграфа.
– Так пусть он покажет нам свою руку, – отвечал граф, горячась еще более. – Я не хочу проливать крови, но все мы требуем, чтобы он снял перчатку.
– Да, это справедливо! – закричали фламандцы. – Что за упрямство! Мы зашли слишком далеко, чтобы отказаться от нашего желания. Это было бы низко.
– Перолио, показывай руку, – загремел граф, – или мы употребим силу.
И сдвинувшись теснее, фламандцы опять подступили к начальнику Черной Шайки с намерением броситься на него.
Итальянец обвел глазами своих противников, и увидел, что борьба будет невозможна. С одним Баренбергом он готов был драться на смерть, но сопротивляться всем было бы безумием. Вдруг в голове его промелькнула отчаянная мысль.