Дочь оружейника

Майер Генрих

– О, это очень важное решение, – отвечал пивовар нахмурясь.

– Тут можно попасться и в руки Черной Шайки, – заметил портной, – а это очень неприятно.

– Да, опасное предприятие! – добавил колбасник. – Но что скажете капитан?

– Я скажу, – проговорил ван Шток торжественно, – что надобно хорошенько обдумать это дело.

– Именно, я думаю так же, – подхватил шляпник, – и хотя все мы уважаем мастера Вальтера и принимаем участие в его горе, но…

– Вы не сомневаетесь, конечно, в нашей привязанности к вам, мастер, – перебил пивовар, – но подумайте сами, можем ли мы жертвовать спокойствием

целого города для ваших семейных дел? Мы можем лишиться наших прав.

– Напротив, – вскричал Вальтер, – защищая меня, вы защищаете ваши права. Сегодня похитили безнаказанно мою дочь, завтра украдут вашу.

– У меня нет дочери, – сказал колбасник.

– Так вашу жену, – возразил оружейник.

– Жену! – вскричал, смеясь, колбасник. – Ну, вряд ли найдется такой храбрец! Моя жена урод.

– Тогда жену вашего соседа.

– Мою-то? – заметил ван Шток. – Да она сладит с десятком разбойников. Вы видите, добрый Вальтер, что ваше горе не касается нас, и мы только из дружбы к вам беремся хлопотать. Я не боюсь опасности для себя, и готов тотчас же взять меч и идти с вами, но на начальнике городской стражи лежит большая ответственность. Если я разошлю солдат по дорогам, кто будет стеречь городские ворота? И разве можно это сделать без позволения бурграфа?

– Ведь вы не спрашивали позволения вывести из города солдат, – возразил Вальтер, – когда капитан Салазар угнал ваших быков и баранов?

– Это другое дело! – закричал ван Шток. – Тут дело шло о нашей собственности.

– Действительно, – отвечал Вальтер иронически. – Как можно сравнивать собственность с честью девушки! Потеря быков и баранов гораздо важнее похищения из монастыря.

– Неужели вы требуете, – вскричал с досадой ван Шток, – чтобы мы бросили наши дела и жертвовали жизнью для того, чтобы бежать за вашей дочерью?

– А разве я не жертвовал жизнью, не потерял свободы из-за вашей скотины?

– Потише, мастер, – заметил пивовар, – мы обсудим ваше дело. Друзья мои, извольте объявлять ваши мнения.

Все на минуту замолкли и синдик портных, выступив вперед, начал:

– Что касается меня и моей корпорации, признаюсь, что наше положение исключительно. Бурграф обыкновенно делает много заказов портным Амерсфорта…

– Скажите прямо, что вам, – заметил Вальтер.

– Да хоть и мне. Отчего мне не шить на бурграфа? Ведь вы продаете ему оружие. Все мы торговцы и должны заботиться о покупателях. Стало быть, если мы решаемся для вас подать просьбу бурграфу, этого, по моему мнению, достаточно. Я объявляю, что не намерен восставать и бунтовать против моего государя.

– Да никто и не просит вас бунтовать, – закричал Вальтер, теряя терпение.

– А разве начальник Черной Шайки не любимец бурграфа? Разве не все равно: тронуть мессира Перолио или самого бурграфа?

– Да, – подтвердил перчаточник. – Хоть я порицаю безнравственность этого иностранца, но не соглашусь идти против него. Он берет у меня перчатки для всей своей шайки, и платит хорошо. Было бы неблагодарностью с моей стороны…

– И шляпникам амерсфортским тоже нельзя восставать против бурграфа. Придворные бурграфа берут у меня шляпы, и Перолио сделал мне большой заказ.

– Пивовары независимы, – сказал важно капитан ван Шток, – и не подчиняются

никому; все они люди умные и серьезные и не хотят бунтовать из-за дела, которое очень печально, но которого можно было избежать.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил оружейник.

– Что вы напрасно удалили вашу дочь из Амерсфорта. Здесь вы бы сохранили ее лучше, чем в Зесте, где нет никакой стражи. Здесь вся Черная Шайка не могла бы дотронуться до Марии, потому что все мы защитили бы ее. Но вы не доверили нашей честности и храбрости; вы обидели этим меня и моих солдат, и я не знаю, согласятся ли они теперь сражаться за вас.

– Я обойдусь и без них! – закричал взбешенный оружейник. – Ваши храбрые воины бросят свои алебарды и побегут, как от солдат Салазара.

– Ого! – вскричали мещане. – Вы оскорбляете нас, мастер?

– Да, – продолжал Вальтер, горячась, – ступайте, кланяйтесь начальнику Черной Шайки. Если у вас нет дочери или жены, которых можно похитить, синьор Перолио все-таки найдет чем отблагодарить вас за ваши низости. Он не будет церемониться с такими людьми, он ограбит ваши лавки и перебьет вас на развалинах ваших домов… Прощайте, достойные мещане Амерсфорта.

И Вальтер выбежал на улицу.

– Каков! – заметил капитан пивоваров после ухода оружейника. – Как раскричался! А между тем, он заслужил то, что с ним случилось. Гордость погубила его. Он захотел выдать дочь за дворянина. Вот главная причина его несчастий.

– Правда! Зачем выходить из своего класса? Он этим заставил обратить на нее особенное внимание. А нам что за охота ссориться из-за него с бурграфом? Каждый за себя.

И мещане разошлись, очень довольные собой.

Придя домой, Вальтер нашел свою жену еще слабее прежнего: она была в сильной лихорадке, и врач, приведенный патером ван Эмсом, не скрыл от оружейника, что жене его остается жить только несколько часов. Однако все они заботились о больной и подавали ей надежду.

– Не говорите мне этого, – прошептала Марта, – у меня одна надежда – поскорее увидеться с Марией. Я молила Бога, чтобы он соединил меня с дочерью, и он исполнит мою просьбу.

– Но ваша Мария не умерла, – отвечал патер, – мы уверены, что она скоро возвратиться к вам.

– Это невозможно! – возразила умирающая глухим голосом. – Она умерла… должна умереть… Этот человек хотел ее обесчестить в родительском доме… Как же она избавиться от него, как не смертью… она умерла!

– Я тебе уже сказал, Марта, – перебил Вальтер, – что этот злодей еще не видел нашей дочери. Она не в его власти.

–: Он или другой… все равно. Всякий похититель злодей.

Вальтер содрогнулся при этих словах. Ему не приходило на мысль, что другой разбойник может исполнить преступление, задуманное начальником Черной Шайки. Он опустился на кровать к ногам жены и закрыв лицо руками, вскричал с отчаянием:

– Боже! Сжалься надо мной, не отнимай от меня последней надежды! Не лишай меня вдруг жены и дочери! Это слишком! Мой слабый рассудок не сможет перенести всех несчастий…

Рыдания мужа разбудили Марту от предсмертного сна. Она посмотрела на него, и первая слеза со времени разлуки с дочерью показалась в ее потухших глазах. Она с трудом протянула руку Вальтеру, и сказала едва слышно: