Дочь палача и черный монах
Шрифт:
– Мне нужно кое-что прояснить с Шеллером. Пусти ненадолго, я там не задержусь.
– А если Лехнер узнает? – проворчал Йоханнес, с голодным видом очищая каштаны. – Он с меня шкуру спустит.
Куизль отмахнулся:
– Какой еще Лехнер… Он только перевернется и дальше захрапит. После обеда приходи сегодня к моей жене, она передаст тебе хвойный бальзам от простуды.
Стражник отправил в рот дымящийся каштан и ухмыльнулся, обнажив при этом желто-черные зубы. И длинным ржавым ключом
– Только не слишком там мучай этого Шеллера, – прокричал он с набитым ртом палачу. – А то продаст нас еще до казни, нехорошо тогда выйдет!
Куизль ничего не ответил. Он двинулся к камерам у дальней стены. Женщин посадили отдельно от мужчин. Некоторые из разбойников лежали с безразличным видом прямо на холодном полу, об их ранах никто не позаботился. У шестилетнего мальчика, которого Куизль приметил еще вчера, был жар. Мать завернула его в подол своей юбки, ребенок дрожал всем телом и отсутствующим взглядом уставился в потолок. Когда Куизль шагнул ближе, некоторые мужчины, кто еще мог стоять, прижались к решетке.
– Не слишком ли быстро, палач? – выкрикнул один из них. – А мы только обживаться начали! Пожрать хоть принес?
Остальные засмеялись. Воняло фекалиями и сырой соломой.
– Будь ты проклят! – закричала одна из женщин и протянула палачу плачущего ребенка. – Кто о моем малыше позаботится, когда меня не станет? Кто? Или его вместе со всеми повесят?
– Заткнись, Анна! – раздался голос из камеры справа. – Если малец выживет, его отдадут в церковь. Ему-то в отличие от нас всех еще повезет. Всю жизнь прибеднялась, так теперь хоть помри достойно!
В самом центре камеры стоял Ганс Шеллер, широко расставив ноги и скрестив руки на широкой груди. Внешностью он напоминал грубо вырезанного идола с лицом, вытесанным из камня. Щеки его посинели от ударов и распухли, левый глаз заплыл и не открывался. Но правый внимательно и гордо смотрел на Якоба.
– Что тебе нужно, Куизль? – спросил Шеллер. – Ты пришел не затем, чтобы вести нас к эшафоту. Из этого вы устроите целый праздник, с вином, танцами и песнями. И чем громче Шеллер закричит на колесе, тем больше гульденов тебе добавят. Но я не закричу, заруби себе на носу.
– И не такие, как ты, кричали, – прорычал палач. – Попомни и ты мое слово.
В глазах Шеллера промелькнул страх. Колесование считалось ужаснейшей казнью из всех. Сначала приговоренному дробили железным прутом все кости, затем палач привязывал преступника к колесу. Случалось, что палач проявлял милость и под конец ломал человеку шею. Если же такого счастья не выпадало, то колесо ставили вертикально, и бедняга медленно умирал на солнце. Иногда несколько дней.
Куизль подмигнул Шеллеру.
– Посмотрим. Может, я еще передумаю.
–
– Заткни пасть, Шпрингер, – крикнул Шеллер. – Или я тебе нос оторву, никакого палача не нужно будет!
Разбойник замолчал. Остальные тоже медленно отступили от решеток и опустились на мокрую солому.
– Итак, Куизль, чего ты хочешь? – прошептал их главарь.
Палач приник почти вплотную к решетке, так что почувствовал зловонное дыхание разбойника. Все лицо его было покрыто щетиной, шрамами, синяками и засохшей кровью.
– Если скажешь, где вы спрятали всю добычу, тогда я, может, смогу выклянчить у города менее суровое наказание для тебя, – сказал Куизль вполголоса.
– Добыча? – Шеллер изобразил удивление и невинно улыбнулся палачу. – Какая добыча?
Молниеносным движением Якоб схватил через решетку правую руку грабителя и свернул ему палец. Послышался тихий хруст. У Шеллера кровь отхлынула от лица.
– Без шуток, Шеллер, – прорычал Куизль. – Это ничто по сравнению с тем, что тебя ждет, если не образумишься. Щипцы, тиски и дыба. Сегодня же могу все тебе показать. Ну так что?
Шеллер попытался вырваться, но Куизль нажал сильнее, и хруст стал теперь отчетливым.
– Мы… зарыли их у пещеры, под сухим буком… – простонал главарь банды. – Я бы… и так сказал тебе…
– Замечательно.
Куизль ухмыльнулся и выпустил его руку. Шеллер отдернул ее и уставился на мизинец, который под неестественным углом оттопырился от ладони.
– Иди к черту, палач, – прошептал он. – Я знаю таких, как ты. Сам откопаешь клад, а нас оставишь медленно подыхать.
Куизль покачал головой.
– Я не шучу, Шеллер. Я похлопочу за вас перед советом. Никаких пыток, никакого колеса. Одна лишь виселица. Обещаю.
– А женщины с детьми? – спросил Шеллер.
На лице его отразилась надежда. Палач кивнул.
– Сделаю все возможное. Правда, обещать ничего не могу. И за это ты мне кое-что прояснишь.
Шеллер взглянул на него с недоверием.
– Что?
– Во-первых, несколько дней назад напали на лекаря и его спутницу. Это были вы?
Шеллер ненадолго задумался.
– Не я сам, – сказал он наконец. – Несколько моих людей. Скучно им стало, решили подкараулить кого-нибудь, а потом эта женщина их застрелила. – Он ухмыльнулся. – Дьяволица настоящая, как мне рассказали.
Палач усмехнулся в ответ.
– Я бы тоже так сказал, если бы меня баба застрелила. Но есть еще кое-что. Эта вот сумка. – Он достал из-под плаща кожаную сумку, которую нашел в разбойничьей пещере. – Откуда она у вас?