Дочь палача и ведьмак
Шрифт:
Палач аккуратно сложил листок несколько раз и снова отправился к монастырю, чтобы оставить письмо в нужном месте.
Это письмо предназначалось ведьмаку.
Преследуемая ревущим чудовищем, Магдалена мчалась с детьми по полю недалеко от Андекса.
Симон запихал себе в рукава колосьев, и они торчали теперь, как длинные щупальца. Он мотал головой, время от времени приглушенно рычал и с ревом продирался через низкий кустарник на краю поля.
– Медведь! – визжал трехлетний Петер и запутался в собственных
– Скорее уж глупый мишутка, – ответила Магдалена и помогла сыну подняться. – К тому же до медведя ему немного роста не хватает.
Маленький Пауль смотрел на отца, словно сомневался еще, действительно ли тот превратился в чудовище, и показывал на него перепачканным в бузинном соке пальцем. Симон между тем уже присел перед детьми.
– Папа добрый медведь? – спросил Пауль испуганно.
Симон кивнул и с улыбкой раскинул руки.
– Самый добрый медведь во всем лесу. Тебе нечего бояться.
После приезда судьи из Вайльхайма они отправились вчетвером на прогулку и вышли к полям вокруг Андекса. Впервые за долгое время их семья была в сборе – без паломников и ворчливого тестя, который снова преследовал ему одному известные цели. Мягко светило июньское солнце, в воздухе стоял запах дыма отдаленных костров, и над полями кружил канюк в поисках неосторожных мышей. До сих пор дети резвились среди маков на краю поля, но когда отец их разъяренным чудовищем выскочил из кустов, настроение у всех упало.
– Разве можно детей так пугать! – вскинулась Магдалена на мужа. – Посмотри только на Пауля! Он онемел от страха!
– Прости… я… я думал, дети развеселятся, – пробормотал Симон и вытряхнул колосья из сюртука.
– Медведь? Папа медведь? – снова спросил Пауль и вцепился в мамину руку.
– Ну, похоже это на веселье? – не унималась Магдалена. – Опять он ночью уснуть не сможет.
Симон вскинул руки к небу.
– Я все понял. Больше такого не повторится! – Он покачал головой. – Что с тобой вообще такое? Я никогда еще тебя такой напуганной не видел.
– Думаю, ты бы тоже напугался, если б какой-то сумасшедший пытался тебя прикончить.
Лекарь вздохнул:
– Так ты до сих пор думаешь, что тот человек в башне и рикошет в лесу – не совпадения?
– Проклятие, это не рикошет был! – снова вскинулась на него Магдалена. – Сколько раз тебе повторять можно! И тот мешок… тоже мне предназначался.
– Что еще за мешок?
Магдалена помедлила. Она так и не рассказала Симону о мешке с известью, которым ее едва не пришибло позапрошлой ночью. Может, у нее просто мания преследования? Когда она во всем призналась, Симон помолчал немного, глядя на малышей, а потом решительно повернулся к жене.
– Не знаю еще, как это все воспринимать, – сказал он тихим голосом, – но если тебе действительно страшно, вернемся в Шонгау. Сегодня же. Там ты будешь в безопасности.
– И оставить отца одного? – Магдалена покачала головой. – Об этом и речи быть не может. Он понемногу стареет, и мы нужны ему больше, нежели он сам хочет признать. К тому же ты сам ведь говорил, что должен написать этот чертов отчет для
Симон яростно пнул по булыжнику на краю поля.
– Тебя послушать, так мне это все в радость, – вспылил он. – Притом что я твоему же отцу и помогаю!
– Если бы только сейчас так было… – Магдалена уставилась на ласточек, что кружили над полем. – Но в Шонгау происходит то же самое. Ты целыми днями возишься с больными и забываешь о здоровых. Бывает, что дети и вовсе забывают, как ты выглядишь. Мне иногда кажется, что тебя вообще не существует.
– Это моя работа, Магдалена, – огрызнулся Симон. – Ты вышла за цирюльника, а не за крестьянина, не забывай об этом. Тот всю зиму напролет может детям сказки в тепле рассказывать, но люди всегда болеют. Днем и ночью, в любое время года. – Он упрямо скрестил руки на груди. – Но пожалуйста, можешь остаться с этим немым Маттиасом. Я так смотрю, он детям больше, чем я, понравился. И ругаться безъязыкий тоже не будет.
– Господи, и откуда в вас всех столько злобы! – Магдалена с отвращением отвернулась. – Ты даже не представляешь, сколько он пережил ребенком на войне! И если он немой, это еще не значит, что он дурак. На отца моего посмотри. Тот тоже говорит, только когда есть что сказать. Не то что вы, мозгляки-ученые, – болтаете, лишь бы рта не закрывать.
– Я сто раз тебе говорил, не сравнивай меня со своим упрямым отцом! Я лекарь, а не палач!
– А я дочь палача.
Магдалена с грустью посмотрела на детей, изучавших пустое гнездо. Издали они казались еще меньше и беззащитнее, чем были.
– И мои дети – внуки палача, – прошептала она. – Это как проклятие, никогда от него не избавиться. Никогда.
В этот момент по ту сторону поля показался дрожащий силуэт. Поначалу из-за слепящего солнца он был едва различим, но по мере приближения постепенно приобретал очертания. Через поле, приминая колосья, шагал внушительного роста монах. Магдалена невольно подумала о косаре-смерти, что скашивает, не глядя, стебли людских жизней.
Когда Куизль подошел ближе, глаза у него сверкали. Магдалена очень хорошо знала этот блеск: то была гордость вперемешку с упрямством и отвращением. Так отец обычно выглядел перед казнью.
– Я поговорил с Непомуком и кое-чего придумал, – проворчал палач и рассеянно раздавил пальцами несколько колосьев. – Вот и всё. Сегодня ночью мы изловим настоящего колдуна.
Дверь в подвал с грохотом распахнулась. Внутрь ввалились сразу четыре солдата из Вайльхайма и с отвращением взглянули на дрожащий комок под ногами.
– Поднимайся, ты, кусок дерьма! – прошипел старший по званию. – Хватит дрыхнуть. Повезем тебя в тюрьму Вайльхайма, на поруку палачу. Перед входом тебя дожидается твой благородный экипаж.