Дочь пекаря
Шрифт:
Элси, обещай, что позаботишься о Юлиусе. Только он и остался от счастливой жизни, о которой я мечтала. Я знаю что делаю, здесь жить я больше не могу. Элси, я надеюсь, ты поймешь, почему я так поступила. Я люблю своих детей, всех. Но они не заслужили такой матери, я не смогла любить их как надо. Верю, что Бог есть и Он простит. Постарайся объяснить маме с папой. Люблю вас, буду скучать по тебе, милая сестра, сильней всего.
Вечно ваша
Гейзель
Восемнадцать
Пекарня
Гармиш, Германия
Людвигштрассе, 56
19 января 1945 года
Когда поздним утром в пекарню вошел Йозеф, Элси чуть не уронила поднос со сладкими медовыми коврижками. Йозеф на три недели уезжал из Гармиша по делам. Элси видела его впервые с сочельника. Одно дело – стать невестой, чтобы спасти семью от гестапо, другое – выйти замуж за человека, которого не любишь. Она носила кольцо, хотя и стыдилась его блеска. Сказать наконец правду, иначе придется лгать всю жизнь. Но семья в безопасности, только пока Йозеф рядом. В комнате спрятан Тобиас, и признаваться, что она чувствует на самом деле, опасно. – Ты вернулся! – сказала она.
– Только вчера вечером, – кивнул он и поцеловал ей руку.
– Папа, Йозеф пришел, – крикнула Элси через плечо, сняла с головы платок и пригладила волосы. – Рада тебя видеть, Йозеф, но что так рано? – Прежде он никогда не приходил раньше полудня.
– Твой отец утром прислал телеграмму. – Лицо напряженное.
У Элси вспотели ладони. Телеграмма – это серьезно. То, что Элси про нее не сказали, – еще серьезней.
Йозеф взглянул на рубины у нее на пальце. Она нервно усмехнулась. Его не было три недели, и Элси не понимала, как теперь себя вести.
Они узнали про Тобиаса, мелькнула мысль; а может, Йозеф этими «делами» и занимался в отъезде. Могли Тобиаса увидеть через окно спальни? Он такой маленький, а она всегда запирала дверь и тщательно задвигала шторы, оставалась только маленькая щелка наверху. Лишь птицы да облака могли заглянуть в комнату. Может, самолеты люфтваффе летали над домом и следили… она слышала, что есть способы. Днем родители наверх не заходили, а Тобиаса она предупредила, что надо молчать как привидение, иначе его обнаружат и убьют. Фантазии множились, пульс ускорялся.
– Папа? – позвала она. Хотя температура давно упала, щеки горели.
Папа вышел, насухо вытирая руки.
– Йозеф, зятек, рад тебя видеть. Быстро пришел. – Он похлопал Йозефа по спине. Отец тоже был хмур.
Элси ругала себя: так рисковать семьей. Конечно, она за это ответит. Голова шла кругом.
Они уселись в дальнем углу. Папа взял Элси под локоток и прошептал:
– Не хочу пока, чтобы мама узнала.
Элси неловко устроилась на деревянном стуле и взялась за край столика, чтобы не дрожали руки. Йозеф сел поближе к ней. Еще раз оглянувшись через плечо, папа
Невысказанная тревога раскачивала комнату, как палубу корабля. Элси пришло на ум, что гестапо могло перехватить ее письма к Гейзель и ту обвиняют за ее, Элси, опрометчивые слова. Она пыталась вспомнить, что писала, и не могла. Мысли прыгали туда-сюда, от писем к комнате, от комнаты к кольцу с надписью на иврите, от кольца к рукаву мундира подле ее локтя.
Что бы там ни было, она возьмет вину на себя. Скажет, что родители не знали ни о письмах, ни о Тобиасе. Виновата она одна.
Мама просунула голову в дверь:
– Макс, мне поставить ржаной хлеб? – Руки были в тесте, и она держала их на весу.
– Да-да, ржаной, конечно, поставь. – Он подождал, пока она скроется в кухне, и развернул письмо. Элси узнала почерк Гейзель.
– Получил вчера – слава богу, попало ко мне, а не к Луане. – Он припечатал письмо ладонями, будто хотел раскатать его в тонкую лепешку. – Гейзель в беде. Она… не совсем в своем уме. – Пальцы, перепачканные специями, темнели на белой бумаге. – Гейзель – верная дочь Рейха, несмотря на все, что она здесь пишет. Пожалуйста, Йозеф, скажи, я могу рассчитывать, что все останется между нами? – Он судорожно вздохнул и продолжил поспешно: – Она одна из лучших девушек Германии. Сейчас ей нелегко. Нам надо бы съездить в Штайнхёринг, привести ее в чувство.
И лишь затем он дал им прочесть письмо.
У Элси засосало под ложечкой. Отец прав. Гейзель в большой опасности. Сестра никогда в жизни не говорила с таким отчаянием и злобой, так не ругала власть. Если бы письмо попало в руки гестапо, Гейзель арестовали бы или сделали что похуже. И что там с младенцем? Неужели у нее правда могут отнять родного сына?
Элси сжала кулаки. Страх за себя сменился ужасом за сестру.
– Папа, этого не может быть. Они не могут отнять дитя у матери. – Она посмотрела на Йозефа, но тот не сводил глаз с письма.
Ярость вспыхнула в ней. Не в силах сдержаться, она выпалила:
– Это варварство!
Голова Йозефа вздернулась, как у марионетки.
Элси прикрыла рот рукой, но глаза у нее горели. Вошел покупатель; резко скрипнула дверь.
– Здравствуйте! – произнесла незнакомая женщина и, не видя хозяев, постучала перчаткой по стеклянной витрине.
– Элси! – крикнула мама из кухни. – У меня руки в тесте! У нас покупатель.
Папа приподнялся и поклонился женщине:
– Простите, фрау, я мигом.
Женщина шмыгнула носом от холода и загляделась на блюдо с марципанами.
– Хорошо.
Йозеф прокашлялся.
– Ночью ехать невозможно. Если хотите добраться до Штайнхёринга, придется выехать очень рано.
Вам понадобится сопровождение.
Папа решительно кивнул.
Йозеф выпрямился и поскреб подбородок.
– Предупреждаю, ехать будет непросто. И долго отсутствовать вам нельзя. Это подозрительно. Однако… – Он повернулся к Элси, и его лицо смягчилось. – Гейзель много значит для нас.