Дочь пекаря
Шрифт:
Рики уперся пальцем в строчки: Кармен и Виктор Гарсиа; округ Барреалес. Сердце забилось чаще. Он открыл файлы депортированных в ноябре. Вот они.
Кармен, Виктор и Оливия Гарсиа. Депортированы 12 ноября 2007 года. Закружилась голова, затошнило. Когда Рики попытался встать и добрести до туалета, колени подогнулись.
– Рик, ты здоров? – осведомился Берт.
Тот потряс головой. Если бы он повел себя иначе, думал он. Если бы. Это тебе не облава, винить некого. Нет ни нападения, ни обороны. Ни хороших, ни плохих. Есть только черно-белые факты на экране: Виктор погиб, и один из виновников – Рики. Невозможно; невероятно; быть не может. Он закрыл лицо руками. Это не его вина, и все же он виноват.
Сорок
Кондоминиум «Эль-Камино»
Сан-Франциско, Калифорния
Эль-Камино-Реал, 2048
В сумерках Реба смотрела, как корабль входит в гавань. Клубящиеся тучи отступили, снаружи потеплело, можно посидеть на балконе; но омерзительный туман поднимался все выше и выше, скрывал солнце и месяц.
Ребе не хватало солнца впервые с Вирджинии, где ей хотелось плакать с января по апрель. В колледже Саша спрашивала, не страдает ли она расстройством под названием ВОДА – весенне-осенний депрессивный аффект. Реба думала, что она шутит, но когда начался курс психологии, профессор посвятил целую лекцию симптомам и способам лечения этого расстройства. Все это слишком сильно напоминало папины депрессии, от которых она всячески открещивалась, так что когда Саша была рядом, Реба держала слезы в берегах. А в Эль-Пасо солнце светило 302 дня в году – это влияло на Ребу благотворно.
Теперь у Ребы снова началась ВОДА, и притом помноженная на десять. Губы тряслись, глаза щипало, тяжкая грусть вот-вот перельется через край, как дождевая вода в пустых цветочных горшках на балконе. И виной тому не только погода. Тоска не оставляла Ребу, даже когда залив сверкал калифорнийским солнцем, а небо над Крисси-Филд ярко голубело. Тоска даже усиливалась, и пара слезинок все-таки пробивалась наружу.
Внизу корабль входил в гавань; сверху он казался игрушечной лодочкой, в кильватере темная полоска. На пустой палубе стоял человек, оловянный солдатик, и лишь тонкая щепочка отделяла его от океанских глубин. Такой маленький, далекий, что Реба и себя почувствовала мизерной.
Журнал оказался больше, чем она предполагала. Столько заголовков, сроков, тысяч знаков, и у кофейного автомата все время разные люди – трудно подружиться. В отличие от «Сан-сити», в «Ежемесячнике Сан-Франциско» требовали работать в офисе. Реба засиживалась в своем закутке до глубокой ночи, поглощая креветки гунбао, и лишь кислый чесночный запах оживлял серые стены. Офисное одиночество было сродни домашнему. Дома она смотрела «Секс в большом городе» – недвусмысленное напоминание о том, что в ее городе не было ни секса, ни гламурной жизни с мартини и славой колумнистки. Трагедия в том, что всего этого ей не так уж и хотелось. Реба скучала по Рики, Элси и Джейн. С Джейн она немножко поговорила по телефону пару недель назад. На заднем плане грохотали кастрюли, и Ребе ужасно захотелось домой.
Рики разговаривал с ней по телефону все неохотнее. На письма не отвечал. С марта они отдалялись друг от друга, хоть Ребе это и не нравилось. Ее подмывало спросить, не появилась ли у Рики другая девушка, но она боялась ответа. Казалось, все живут и меняются, кроме нее. Злая ирония: приехала наконец в большой город – и будто бы уменьшилась сама.
Корабль длинно, печально прогудел. Ребе хотелось вторить этому звуку, и она чуть не поддалась искушению, но вдруг кто-то завизжал и заскулил на соседском балконе. Черный чихуахуа, привязанный к кованому кофейному столику.