Дочь посла
Шрифт:
«…А от того до индийского города Парвана в объезд около гор ходу четыре недели. А прямою дорогою лошадьми до того города Парвана шесть днищ ходу…»
Я уже сплю!
Пересиливаю себя, я с трудом продолжаю читать… Бегут строчки. Вот они остановились, ой, ужас, я уже ничего не вижу. Строчки расплылись!
— Спать нельзя! — говорю себе громко и просыпаюсь.
«Царь индийский Тимир Аксак прадед сему Уранзепу царю был, а прозванье роду их Чагатаи; а веру держат прежнюю свою бусурманскую, а не индийскую… И
Тут, к счастью, пришла пора сменяться.
Я разбудила Мусу и быстренько бросилась на постель. Спать! Только спать!
Такое не забывается
Громкий шепот разбудил меня: догадавшись, что речь идет обо мне, я замерла.
— Спит, — проговорила мама. — Да вы потише!
— Шаура — молодец, — негромко сказал Муса. — Она простояла свою вахту и вовремя разбудила меня. Если бы не она, как пить дать я бы проспал. И конечно, не сумел бы позвонить на буровую…
— Отчего дежурный не отвечает? — спросила мама. — Неужели что-нибудь случилось?
Вместо ответа папа недовольно сказал:
— Ты, Муса, твердо решил идти с нами?
— Да, папа.
— Нет, не пойдешь, — вмешалась мама. — На улице страшный ливень, глубокая ночь!
— Мама, я не маленький…
— Решил идти — поторапливайся, — буркнул отец. — Мамед уже одет.
Как только захлопнулась дверь за родителями, я соскочила с постели.
— Слушай, Муса, что тут творится?
— Разве ты не спала?
— Говори же, куда ты собираешься?
— «Куда, куда!» Сама должна понимать.
— Авария, что ли, случилась?
— Вот пристала… Пока неизвестно.
Тут уж зевать нельзя. Начинаю одеваться. Как назло, куда-то запропастились мои сапоги и плащ-накидка.
— Ты не смеешь, вот скажу маме! — пригрозил Муса.
— Только попробуй… Только заикнись. Тогда и ты не пойдешь…
Он, пожав плечами, отстал от меня.
Воспользовавшись тем, что мама и папа о чем-то горячо спорили в своей комнате, я прошмыгнула в дверь и кубарем скатилась по лестнице. Теперь остается дождаться мужчин и незаметно последовать за ними.
Я притаилась в конце коридора. Ночь такая темная — наверное, темнее не бывает. За дверью ничего не видно. Густая водяная мгла, как туман, смыкается над головой, а тонкие ручейки ливня, как стволы бамбука, уходят куда-то ввысь…
На лестнице вспыхнул свет электрического фонаря. Впереди вышагивает папа, его шаги редкие, грузные. Потом идет Мамед-агай, и шествие замыкает мой брат.
Только бы не заметили меня. Я плотно забиваюсь в самый угол, куда не попадает свет фонаря.
Мне нельзя отставать от них. Никак нельзя. Я быстренько пристраиваюсь сзади. Иду следом за Мусой.
Идем четверо, как ночные призраки.
Мне вдруг почудилось, что когда-то, сама не помню когда, я уже читала или слышала эту сказку о четырех призраках, уходящих в ночь.
Мы благополучно миновали лесок. Когда вдали показались еле заметные огни вышки, папа неожиданно остановился, чтобы перевести дух. И тут-то его фонарь обнаружил меня.
— Кто тут четвертый? А ну-ка, вперед! — скомандовал он.
Ни живая ни мертвая, я сделала три шага вперед.
— Ты откуда появилась?
— С вами иду на буровую…
— Послушайте-ка ее, что она говорит! — рассердился папа. — Ты подумала, что нам некогда с тобой возиться? У нас каждая секунда на счету…
— Подумала, — ответила я. — Чем я хуже Мусы? Я тебе дочь или нет? И кроме того, я вам ничуть не помешаю, честное слово.
Ему оставалось только махнуть на меня рукой, что он и сделал. И снова замелькали четыре тени, которые одна за другой рассекали шуршащую воду своими резиновыми сапогами.
Я навсегда запомнила эту ночь.
Все происходило как в сказке: и ночь казалась необыкновенной, и земля, и небо. Казалось, не буровая вышка, а знаменитый Кутуб-минар стоял перед нами. А ветхая будочка, куда меня поместил рассерженный отец, вдруг превратилась в капитанский мостик. Отсюда при свете лампочек просматривалась необыкновенная палуба корабля, терпящего бедствие.
Из ближайшей деревни прибежали рабочие, поднятые по тревоге. Они, эти великаны, под командой моего отца, капитана, и другого капитана, дяди Мухури, который прибежал, несмотря на болезнь, пытались заделать дамбу, через которую хлынула вода из канала.
Потоки казались фиолетовыми. И люди были фиолетовыми.
Множество людей, а я видела не всех их, подымали и опускали тяжелые лопаты, распевая не то песню, не то молитву.
Муссон, этот беспощадный дьявол, смеялся над теми, кто хотел противостоять ему. Он смывал мешки и корзины, которыми в меру своего могущества великаны закрывали брешь в дамбе.
И казалось, не будет конца этой битве!
Но вот загудела, яростно взвыла земля. Глухие таинственные звуки мощных насосов разбудили ночь.
Великаны запели еще дружнее, и этот ритм, ласковый и нежный, начал убаюкивать меня, и я потеряла ту границу, которая отделяет часы бодрствования от часов сна…
— Это был сон? — спросила я, когда песня перестала бороться с муссоном.
— Нет, моя дочь, это была настоящая битва! — ответил папа.
Я широко раскрыла глаза, взглянула вокруг себя глазами моего папы — и увидела чудесный мир.
Я назначила свидание
Снова замелькали трудные дни; судьбой нефтяной вышки жили мы все: индийские и советские нефтяники.