Дочь посла
Шрифт:
Теперь нам пришлось помогать самому Лалу. Хотя колодец был еще не глубок, ему без нашей помощи ни за что бы не выбраться.
Муса протянул палку, я держала Мусу. Теперь Лалу ничего не стоило подняться наверх. Тут волей-неволей ему пришлось подать Мусе руку.
Конечно, мы дома не сказали, почему у Мусы разорвана рубашка. Пришлось выдумать, что мы бежали наперегонки и он, споткнувшись, упал.
Инженер дядя Серафим
Мы с Мусой суетимся не меньше, чем взрослые.
В последние дни удвоилось число рабочих. Еще две деревни нанялись возводить вал. Каждый понимает — дело неотложное!
Кажется, я уже рассказывала про слонов. К ним мы быстро привыкли. Они по-прежнему грузно топчутся на насыпи и своей тяжестью утрамбовывают земляной вал. Со стороны кажется, будто два громадных животных танцуют дикий и непонятный танец, то приседая, то разворачиваясь, то притопывая на месте.
Однажды я попросила дядю погонщика посадить меня на слона. А с погонщиком мы большие друзья: как-то я угостила его холодной водой из своего термоса.
Я не успела ахнуть, как слон опустился на оба колена. Легко, точно пушинку, он поднял меня, обхватив за талию хоботом, себе на спину. Слон стал таким послушным, потому что погонщик шепнул ему на ухо какое-то заветное слово.
Но я сама, должна признаться, была не в восторге оттого, что напросилась на такое безрассудное дело. Кататься на слоне — это все равно что плыть на лодке во время бури.
Я держалась на широкой спине слона довольно долго — почти десять минут, потом меня все-таки укачало, и я сказала погонщику, а он слону, что с меня, пожалуй, довольно.
Со слоном я тоже подружилась, иначе он не стал бы на колени. Дядя погонщик поддержал меня за руки, и я ловко спрыгнула на мягкую землю.
Если говорить откровенно, у меня теперь полным-полно друзей: и дядя Тандон, и дядя погонщик. Но самый лучший друг — инженер дядя Серафим. Наверное, потому что он тоже считает меня самым близким своим другом.
Муса, кажется, завидует этому. Он как-то проговорился, что мы оба, то есть дядя Серафим и я, будто бы отчаянные мечтатели и только поэтому, мол, подружились. Вовсе не потому.
Просто мы оба любим поговорить. Инженер дядя Серафим может рассказывать про жизнь так увлекательно, как никто. Он очень много знает, а я ничего не знаю. Поэтому он рассказывает, а я слушаю. Чему же тут завидовать?
— Я не всегда был инженером дядей Серафимом, — сознался он. — В доме, где я жил раньше, было три Серафима: толстый, скучный и длинный. Мальчишки меня-то и прозвали длинным. Так продолжалось до тех пор, пока ребята меня близко не узнали… Как-то во время отпуска я им смастерил модель самолета, которая летала по заранее заданному маршруту. Вот с тех пор я и стал инженером дядей Серафимом.
Рассказав эту историю, он рассмеялся. Я растерялась: верить или нет? Ведь обычно смеются тогда, когда хотят над кем-либо подшутить.
Я все-таки ему поверила. Сам смеется, а глаза остаются серьезными.
Инженер дядя Серафим однажды проговорился, что он очень богатый человек. Меня это здорово заинтересовало. «По одежде не видно, чтобы он был похож на богатого, но, может, его комната завалена драгоценностями?» — размышляла я, сгорая от любопытства.
И вот настал такой миг, когда мы с Мусой попали к дяде Серафиму в день его рождения; кроме нас, он никого не пригласил.
— Люблю детство, — пояснил он. — Золотое время! Но это вы оцените, только дожив до моих лет.
На этот раз он смеялся.
Комната у него самая обыкновенная, все его добро можно было унести в чемодане. О каком же богатстве он говорил? Опять шутил?
Наверное разгадав мои мысли, инженер дядя Серафим заявил:
— Рокфеллеры — миллиардеры. Это известно каждому. Но даже им не сравниться со мною, ведь вся моя огромная и солнечная родина принадлежит мне. Все ее заводы, все поля, все улыбки и все праздники…
Я воскликнула:
— Значит, я тоже самая богатая?
— Ты тоже, — согласился он. — Муса тоже.
Нам всем стало весело, и мы смеялись до упаду, как самые счастливые люди на свете.
Почтальон всегда приносил дяде Серафиму много писем. На этот раз он тоже доставил целую кучу конвертов.
— С кем вы переписываетесь? — полюбопытствовала я.
— Мне пишут мои мамы, — ответил он.
— Сколько же их у вас?
— У меня целых четыре мамы, — пояснил он. — С фронта не вернулись три моих закадычных друга. Их мамы да своя собственная — все стали моими родителями. Ежемесячно из своей заработной платы я посылаю деньги, чтобы они не забыли о моем существовании. И конечно, аккуратно пишу письма. Каждой маме дорого внимание.
Немного подумав, он добавил:
— А друзей у меня еще больше. В какую бы страну я ни приехал, всюду у меня заводятся отличные товарищи. А когда объеду весь мир, будет еще больше.
— Зачем столько ездить? — спросил Муса.
— Я путешествую, чтобы познать счастье. У каждого народа чему-то можно поучиться. А потом, и сам чему-то учу людей. Мне хочется помочь всем тем странам, которые пока отстают в своем развитии, чтобы подтянуть их до уровня передовых. Разве ради этого не стоит путешествовать из одной страны в другую? Разве этому не стоит посвятить свою жизнь?
Я еще не знала, что это наш последний разговор с инженером дядей Серафимом. Очень скоро он уехал в другой город.
Подслушанный помимо моей воли разговор
Откуда вам знать, что такое лу? Я бы сама не имела о нем никакого представления, если бы жила в Уфе.
Еще вчера папа говорил: «Если вдруг начнется сердитая буря, если она не сможет успокоиться в течение многих суток, пока ей не надоест валить молодые деревья, утюжить посевы, гонять перед собой речные волны и облака пыли, — это и будет лу!»