Дочь последнего дуэлянта
Шрифт:
Встревоженная Изабель умоляюще взглянула на брата.
– Франсуа! Не говорите мне, что, если принц снова начнет враждовать, вы последуете за ним?!
– Сказать по чести, не знаю! – проговорил Франсуа, внезапно помрачнев. – С самого детства он завораживал меня, и я не могу себе представить, что служу под началом другого полководца!
– А господин де Тюренн? Мне казалось, вы хорошо понимаете друг друга.
– Да, в то время, когда принц находился в заточении. Мы хорошо понимали друг друга, желая его освободить.
– Больше всего де Тюренн хотел нравиться Лонгвильше! Теперь он у нее в подчинении
– Не говорите глупостей, – рассердился Франсуа. – И поезжайте! Вам давно пора ехать! Я буду думать, а вам советую: не носите больше траур. Обворожительной герцогине де Шатильон пора снова блистать в гостиных. Там вы сможете узнать немало интересного!
С этими словами он поцеловал сестру в щечку, вскочил на лошадь и скоро скрылся из виду. Изабель закашлялась от взвихрившейся пыли и поспешила сесть в карету.
Теперь ей оставалось только ждать. Ждать знаменательного дня.
Время это Изабель провела в тревоге и беспокойстве. Все ее мысли были в Сен-Море, где Конде, одолеваемый окружавшими его демонами, никак не мог принять твердого решения и колебался то в одну, то в другую сторону. От президента Виоле Изабель знала, что принц дважды приезжал в Парламент, чтобы подтвердить свою верность королю и королеве-регентше, но его голос прозвучал весьма неуверенно. Франсуа сообщил ей, что в Сен-Мор пожаловала не только Лонгвильша, но еще и Клер-Клеманс с сыном, и теперь обе женщины в четыре руки подливают масло в огонь и раздувают в принце недовольство. От молодого Рику, деверя Агаты, Изабель тоже получила кое-какие сведения. Оказывается, в середине августа принц наведался в замок Лимур, летнюю резиденцию герцога Орлеанского, который на этот раз был преисполнен миролюбия, призывал к примирению и предложил принцу себя в качестве ходатая перед лицом королевы.
У Рику были на удивление большие уши и такой же удивительный талант слышать все, что и где только возможно.
Ненадолго навестил сестру в очередной раз Франсуа и, видя ее волнение, поспешил сообщить новость, которую Изабель сочла внушающей надежду: в сопровождении одного только Бутвиля Конде отправился в замок Три к своему шурину, герцогу де Лонгвилю. Там он встретил твердое противостояние всем безумным планам, что было совершенно естественно. Герцог растратил последние искры молодого задора, ему больше не хотелось ввязываться в опасные авантюры, и он настойчиво уговаривал зятя тоже оставить их.
– Чем вам поможет кардинальская шапка, которую получит де Гонди, и что принесет брак вашего младшего брата Конти с дочерью герцогини де Шеврез? Эта дама, кстати, любовница коадъютора. А что до моей жены, то она просто безумна. Она вообразила себя Антиопой, царицей амазонок, и мечтает только о сражениях!
Изабель страстно хотела увидеть того, кого она любила, но мысль, что ей придется столкнуться со многими неприятными ей людьми, ее пугала.
К тому же она не была уверена, что любимый брат искренне разделяет ее желание примирить принца с королем, слишком уж он любил драться. Можно было сказать, что он родился с воинственным пылом в крови.
Но судьба приготовила Изабель неожиданную радость. В доме госпожи де Бриенн Изабель встретила Мари де Ла Тур, свою давнюю подругу, они дружили в те счастливые времена,
Приезд Мари обрадовал Изабель тем больше, что у нее без малейшего с ее стороны недоброжелательства, только из-за ее красоты и острого ума, появилось немало завистниц, и ни одной подруги. Самым ярким примером такой зависти стала дочь Месье, мадемуазель де Монпансье, двоюродная сестра короля и, без малейшего сомнения, самая завидная невеста Франции, правда, несколько обделенная красотой. Мадемуазель де Монпансье охотно приглашала к себе герцогиню де Шатильон, ценя ее веселость и остроумие. Можно было бы даже сказать, что она подпала под чары герцогини. Но как только они расставались, мадемуазель спешила сказать об Изабель что-нибудь нелестное или даже унизительное.
От Мари невозможно было ждать подобного коварства. Если у Изабель были темные волосы, то у Мари золотые, очаровательное личико и чудесные синие глаза. Вместе они составляли прелестный контраст. Мари никогда не жаловалась на отсутствие поклонников. Первым среди них был брат Изабель, он нашел, что молодая вдова совершенно в его вкусе, и осаждал ее настойчивым вниманием.
В эти несколько летних недель, которым приближающееся совершеннолетие короля придавало волнующую атмосферу предвкушаемого праздника, их часто видели вместе и в гостиных, и у Ренара, кондитера и мороженщика, державшего свое заведение на окраине парка Тюильри. Ренар был так знаменит, что сама королева не брезговала порой побывать у него и полакомиться его пирожными.
В начале сентября в Париж прибыли все, или почти все, кто летом отдыхал на природе в своих замках. Изабель же отправилась ненадолго в Мелло, чтобы показать замок Мари и, наконец, расцеловать сына, которым весьма гордилась, так он был хорош!
Там Изабель узнала, что Шантийи в эти дни напоминает гудящий улей, что туда съезжаются все недовольные – как желающие пожаловаться на власть, так и не имеющие такого права – в надежде на новую Фронду, которая принесет им немало выгод.
Де Конде, однако, пребывал по-прежнему в Сен-Море вместе с сестрой и младшим братом. В особняке Бриенн, где Изабель бывала постоянно, говорили, что госпожа де Лонгвиль, как и прежде, поглощена бурной деятельностью, тогда как господин принц пребывает словно бы в полусне.
– Невозможно понять, о чем он думает, – вздыхал Франсуа. – Даже со мной он не обмолвился ни словом!
– А со своей сестрой?
– И с ней тоже. Он запирается у себя в покоях. Иногда слышно, что берется за гитару.
– И Лонгвильша терпит это?
– Она знает, что подчас досаждать принцу бывает опасно в буквальном смысле этого слова.
За день до судьбоносного события Изабель передала Франсуа письмо.
– Оно для господина принца, – уточнила она.
– Не беспокойтесь, никто другой его не прочитает, – пообещал молодой человек, целуя сестру.