Дочь предателя
Шрифт:
Нет, я не забыла прошлое, помню, что Артем сделал и не могу его простить, но люблю. Люблю какой-то другой любовью, горькой и сладкой одновременно. Мне грустно это признавать, но, наверное, я любила его всегда, все эти годы. Ненавидела, да, и любила. Артем рядом, он ухаживает за мной, носит на руках, вытирает рот, когда меня внезапно тошнит, одевает, когда не могу поднять руки. В отличие от мужа, Сергей не позвонил ни разу, за все это время. Но, да и Бог ему судья. Мне стало легче дышать без его присутствия в моей жизни.
Артем аккуратно водит машинкой по моей голове, оставляя лысый след. Я смотрю, как на белый кафельный
Артем заканчивает меня стричь, и мы сталкиваемся взглядами в зеркале ванной. Смотрим друг на друга молчаливо. Я не могу прочесть его взгляд, он по-прежнему закрыт, но чувствую, как крепкая рука чуть сжимает мое плечо.
— Интересно получилось, — выдавливает из себя Артем, поднимает руку, словно хочет погладить меня по лысой, с легким пушком голове и отдергивает, — Ты даже так, красивая.
Я начинаю смеяться сквозь слезы, рассматривая бритую голову, а Артем вдруг наклоняется, берет длинными пальцами мой подбородок. Поворачивает мою голову к себе, накрывает мои губы своими губами. Я замираю, когда чувствую его теплые нежные губы и неожиданно отвечаю, обвивая руками его шею. Мы целуемся со всей страстью, горячо, ярко, так, что кружится голова, сносит напрочь все мысли. Я не думаю сейчас кто для меня Артем, что он сделал. Он мужчина, в котором я нуждаюсь, который ласково прижимает меня к себе, поднимая на руки и держит на весу. От него идет тепло, которое согревает мои заледеневшие внутренности, которое топит желанием и переворачивает все в душе. И мне становится легко, я парю, пропадая в яркой чувственности, которую не успела толком узнать и распробовать. Слишком короткой была моя брачная ночь и слишком длинными были все следующие, одинокие, холодные. Слишком равнодушно я отдавалась Сергею, который не вызывал у меня никаких чувств кроме отвращения.
Я оживаю рядом со своим мужем, предаю сама себя, изменяя своим убеждениям и да, я дышу рядом с ним. Именно Артем заставляет меня дышать и жить, именно он вливает меня мелкими глотками силу. Мое тело начинает чувствовать, что-то другое кроме боли и бессилия, я чувствую себя женщиной, которую желают, даже такую, худую, лысую и еле стоящую на ногах. Я растворяюсь в нем, соединяюсь на клеточном уровне и хочу этого, хочу жить, несмотря ни на что.
Глава 49. Предел
— Артем, тебе нужно приехать, Агафонова задержали, — сказал по телефону Валера, когда мы с Ритой были в Берлине.
Прошел почти месяц, как жена начала лечение, я все время был рядом. Чувствовал каким-то шестым чувством, что нужен ей именно здесь и сейчас.
— Мне точно нужно приехать? — спросил Валерку, честно говоря, не хотелось пока возвращаться в Москву. У Риты был самый пик, постоянная тошнота, начали выпадать волосы. Она похудела, но все равно была красивой, какой-то пугающей и в то же время загадочной красотой.
Меня не отталкивали эти изменения, нет. Просто для меня Рита стала более хрупкой, боялся лишний раз ее прижать крепко, когда нес в ванную или на улицу, на прогулку. Мы
— Я не выдержу, Артем, — рыдала Рита, — Это так больно. Словно все внутри закрутилось в узлы, и я не могу остановиться. Меня выворачивает наизнанку. Наверное, все это зря, зачем мне бороться?
— Ты уже остановилась, а это лишь спазмы. Просто дыши, — отвечал я, гладя ее по спине и вдыхая ставший родным запах, — Ради Дашки, давай!
Когда я перестал обращать внимания на пучки волос на ее плечах? Когда перестал, замечать большущие глаза на впалых щеках? Я не знаю. Для меня Рита стала совсем другой, просто худой, еле живой, без сил, но такой близкой, моей. Я почувствовал, когда она стала моей, когда вернулся из Москвы, переваривая до сих пор допрос с Агафоновым. И опять я ей солгал, сказал, что все хорошо, все просто отлично. Хотя почему соврал, с бизнесом все было лучше некуда, а вот откровения Агафонова просто убили меня и мою мать. Если бы я все рассказал Рите, даже не знаю, что было бы с ней.
Но все это было неважно, главным было только здесь и сейчас. И да, я скрыл от нее правду, утаил откровения Агафонова. Это просто больной человек, который, на удивление понимал, что творил, но делал все осознанно, продумано. Этому нет объяснений, нет прощения, как и мне.
Рита сдалась где-то на третьей неделе. Такое ощущение, что она словно смирилась, стала, как тряпичная кукла. Я заставлял ее встать, умыться, одеться. Даже затащил пару раз в ванную, мыл ее, осторожно водил мочалкой по коже, словно боялся сделать больно выступающим ключицам и позвонкам на спине.
— Тебе я противна, Артем? — спрашивает Рита, скрючившись улиткой в ванной.
Противна? Да я еле сдерживаюсь, чтобы не отнести тебя в кровать и не зацеловать эту полупрозрачную кожу с выступающими косточками. Я долбанный извращенец, который находит кайф в женщине, которая сидит, всхлипывая, пока поливаю ее из душа, предварительно проверив температуру воды. Меня сам ее вид, живой, смотрящей на меня огромными глазами заводит так, что я начинаю думать, что я маньяк, зацикленный на ней.
— Все сказала? — специально прерываю грубо ее монолог и заставляю встать в ванной.
Кутаю в большое полотенце и несу на больничную кровать, прижимая к себе слишком крепко, а эта дуреха снова плачет. Молча, тихо, глотая свои горькие слезы.
— Что опять, Рита? — спрашиваю сердито.
Знаю, что вздернет упрямо в ответ подбородок, взъерошится, как мокрый воробушек, насупится, отвлечется от жалости к себе.
— Ты бесчувственный, — говорит Ритка, повисая на моих руках.
— Да, — соглашаюсь, мне легче не спорить, слушать ее бред молча.
Пусть думает, что я бесчувственный монстр, машина без эмоций, чем размякший от переживаний мужик. На мне, тогда в душе, наросла такая броня после смерти отца, что я сам себя нахожу с трудом, что говорить о всех остальных.