Дочь солнца. Хатшепсут
Шрифт:
Он покачал головой с несогласием и беспокойством в серьёзных тёмных глазах.
— Эа — тоже бог, — негромко сказал он. — Или богов нет вообще.
Ей показалось, что у неё волосы встали дыбом: так это было похоже на какое-то высказывание Ненни.
— Не говори так! — воскликнула она. — Ты говоришь точно как твой отец!.. — Она резко прервала речь, но заинтересованный взгляд Тота уже перескочил на большое кедровое позолоченное кресло.
— Там сидел мой отец, да? — задумчиво спросил он.
— Да, действительно, — пробормотала она. — Целые часы вместе с ним... дни вместе с ним...
— Да, я помню это! — выдохнул Тот. Его лицо вдруг осветилось каким-то внутренним открытием. — Ну да, я знаю, кем он был — он был Одиноким Человеком.
— Бессмыслица, — начала было Хатшепсут.
— Он сказал мне, что был одинок, — настаивал мальчик. — Я помню это. Он сказал, что все цари одиноки.
— Это чушь! Твой отец был полон нелепых идей. Цари не одиноки, как это может быть? Господин мой отец был величайшим из царей, и я точно знаю, что он никогда не был одинок. На самом деле это его кресло, твоего дедушки. Ты знаешь это? Это — его сад... его дворец... его кубок для вина там, на столике; он из сокровищницы побеждённого им государя Нубии. Он превосходил всех государей вместе взятых, господин мой отец... Ты родился в тот самый день, когда он отбыл в сонм богов. Как хорошо я это помню.
— Где был дворец моего отца? — тихо спросил мальчик.
— О, здесь живут цари. И твой отец, конечно, жил здесь некоторое время.
Тот молча взглянул на неё, а затем сказал:
— Госпожа Шесу, пожалуйста, расскажите мне о нём. Я помню так мало, не помню даже, как он выглядел. Нет ли здесь чего-нибудь вроде... вроде этого кресла, этого кубка, что принадлежало бы ему?
— Нет, ничего. Я даже не знаю, что рассказать тебе о нём, Тот. Он был очень странный человек. — Она сделала паузу, затем резко закончила: — Он болел, болел много, а теперь он мёртв. Кроме этого, о нём мало что можно сказать.
— Я думал... кто-то сказал мне, что фараоны не умирают.
— Он... он отбыл к богам, — твёрдым голосом уточнила Хатшепсут.
— Но он тоже был великий царь, как мой дедушка?
— Да, он был царём.
Неожиданно она встала и принялась ходить по беседке. «Я больше не выдержу этого, — думала она. — Я должна сказать ему то, что должна, сразу, очень кратко — просто сказать ему, что он должен делать, и уйти, расстаться с ним!»
Она наклонилась, чтобы взглянуть ему в лицо, и её опять поразил вид его безвкусного, но трогательного наряда, и глаза, столь часто посещавшие её в видениях.
— Госпожа Шесу, — всё так же негромко сказал он, — а я тоже буду царём?
Теперь, подумала она. Вот теперь, быстро.
— Нам нужно поговорить о этом, Тот, — ответила она. — Прямо сейчас. Я не могу слишком долго оставаться с тобой, меня ждут Нехси и много других дел. Лучше всего поговорить сейчас.
— Да, — прошептал он. Она видела, что его горло судорожно задёргалось, он сглотнул. Внезапно он вспыхнул: — Госпожа Шесу, я им не нравлюсь, всем этим людям на берегу реки и на пристани, я видел,
Она слушала его изумлённая, ошарашенная.
— Ты не... не хочешь быть царём?
— Нет, нет! Я не могу!
— Ты... совершенно... прав, — выдохнула она, пытаясь не глядя найти кресло. Ближайшим оказалось кресло царя, и она упала в него.
— Я... я прав? — с трудом повторил Тот, глядя ей в лицо.
— Да. Да, ты действительно полностью прав. Я совершенно согласна с тобой. Я... очень рада, что ты так точно почувствовал и понял это. — Хатшепсут поняла, как невероятно удачно всё складывается, и к ней стала возвращаться её уверенность.
— О, я понимаю. Я должен научиться быть царевичем.
— Прежде всего ты должен научиться быть египтянином, — многозначительно ответила она — слишком многозначительно, она вовсе не хотела, чтобы он так покраснел от болезненного смущения, и торопливо продолжила: — Тебе много нужно узнать — больше, чем обычным мальчикам, в обычных школах для писцов тебя не смогут научить всему этому. Ты отправишься в храм, там тебе дадут полное образование.
— В храм? В тот большой, что за рекой, по которой мы плыли этим утром?
— Да, это храм Амона. Там много учёных людей, они смогут научить тебя всему, что ты должен знать. Полезнее всего будет, если ты начнёшь с одной из низших ступеней, как любой другой мальчик, желающий стать жрецом.
— Но ведь я не хочу быть жрецом, — растерянно возразит мальчик.
— Это же только для начального обучения, чтобы подготовить тебя к... к освоению других обязанностей. Ты должен научиться выполнять обязанности жреца так же хорошо, как и работу писца; постичь мудрость государственного деятеля. — Она улыбнулась, чувствуя, что очень хорошо высказала всё это, и наклонилась к нему, держась руками за головы золотых соколов, украшавших подлокотники. — У тебя будет достаточно времени, чтобы почувствовать радостную жизнь царевича и обязанности царя. Ты, конечно, понимаешь это?
— Да, — ответил он после короткого колебания. Как будто для того, чтобы заглушить прозвучавшую неуверенность, он быстро кивнул, но в его глазах мелькнули смущение и тревога. — Я должен буду жить в храме? Но я смогу иногда видеть вас, не так ли?
— О, ты можешь не беспокоиться об этом! Твоя первая обязанность — это очень старательно учиться. Ты должен заново выучить наших богов и наши обряды — это важнее всего.
Он снова кивнул, на сей раз покорно, хотя продолжал слегка хмуриться.
— А кто будет править Египтом, пока я буду учиться?
— Не беспокойся об этом. Ведь я же — дочь Амона. Он отдал Египет под мою опеку уже несколько месяцев назад и сказал, что моё служение всё ещё не закончилось. Я буду знать, когда придёт твоё время... время править, Тот. Тебе нужно положиться на меня.
— Я готов, — медленно проговорил он. Но его глаза настолько вопросительно изучали её лицо, что она некоторое время ждала, прежде чем поняла, что он сказал всё, что хотел.