Дочь Сталина
Шрифт:
Когда Ольгиванна спросила, что ей не нравится в Талиесине, Светлана не могла ответить: «Все». Поэтому она сказала, что просто хочет мира. Она заверяла Ольгиванну, что все будет хорошо. Неожиданно Ольгиванна притянула Светлану к себе и заглянула ей в глаза. Светлана испугалась:
Она начала дышать глубоко, медленно и ритмично, вперяясь в меня взглядом. Я потеряла всякое чувство воли и стояла, как парализованная. Холодной волной поднялся внутри страх, и я не могла двигаться. После минуты напряжения я расплакалась, мои руки все еще были у нее в руках.
И тут я сделала нечто такое, чего я никогда бы не сделала по своей воле: я несколько раз поцеловала
Она была довольна.
«Такие моменты никогда не забываются», — сказала она медленно, со значением.
Светлана побежала к Уэсу, все еще дрожа и рыдая, и сказала, что миссис Райт пыталась ее загипнотизировать. Она больше никогда не виделась с этой женщиной. Как Светлана вспоминала, Уэс с холодным безразличие назвал ее истеричкой и прочел целую лекцию:
Миссис Райт любит тебя, а ты не способна ответить ей любовью на любовь. Она очень огорчена этим. Она любит всех, как мать… Ты совершенно не поняла этого места. Жить в Талиесине — это большая привилегия, это наилучший образ жизни. Я думал, что нашим браком я дал тебе эту привилегию. Я не знаю, каково будет наше будущее. Ты не можешь жить на ферме, потому что ты должна жить там, где твой муж. Ты должна найти какой-то способ приспособиться.
Гладкость его ответа — по крайней мере, если он был таким, как рассказала Светлана, — говорила о шокирующем открытии: они с Ольгиванной сговорились заранее.
Светлана теперь видела в Талиесине бесхитростное повторение давно известной ей жизни. Ольгиванна была совсем, как ее отец. В ее карих глазах порой сверкали, как у Сталина, «желтые кошачьи искры», которые, казалось, говорили: «Я здесь хозяин». Она всматривалась этими своим глазами в глаза другого человека, словно пытаясь раскрыть все тайны, которые тот прятал на самой глубине своей души — Сталин порой делал так же. За обедом Ольгиванна контролировала все, происходящее за столом, и все старались предугадать ею реакцию на их слова — совсем как за обедами у Сталина. Как и Сталин, Ольгиванна переписала прошлое, исправив все то, что не вписывалось в ее роль и заявив, что только после встречи с ней гений Фрэнка Ллойда Райта расцвел, хотя в то время ему было уже шестьдесят лет и он был известен по всему миру. Каким образом она умудрилась в Америке попасть в такое место, где было слышно эхо подавляющего всех и вся мира ее отца с его «культом личности»?
Светлана писала Джорджу Кеннану, что Талиесин «управлялся и подавлялся диктатурой славянского (черногорского) типа, которую создала старая женщина (Ольгиванне было шестьдесят девять лет), являющаяся отличным политиком, остро умеющая чувствовать других людей и обладающая всепоглощающей страстью — ПРАВИТЬ». Она оставила диктатуру и фальшивую идеологию в своей стране, а теперь в «самой демократической и свободной стране мира» оказалась «в маленьком черногорском королевстве» с «двором верноподданных, совсем как в резиденции моего отца в Кунцево».
Светлана приняла решение. Она не позволит ставить над собой никакие психологические опыты и не даст проделать этого со своей дочерью. Она была в ужасе от мысли, что ей придется уйти. Для душевного успокоения Светлана ездила по дорогам вокруг Сприн Грин. Это была Родина ее ребенка, и ей хотелось, чтобы Ольга впитала ее красоту. Она собирала дикие цветы и сидела на берегу реки Висконсин, раздумывая о своей жизни.
Во время одной из таких поездок она остановилась около местной унитарианской церкви и зашла на кладбище, чтобы найти могилу первой Светланы. Она была там, и на могильном камне было написано ее собственное имя — Светлана Питерс. Вместе с матерью был похоронен и ее погибший ребенок — Даниэль. Она видела фотографии ребенка, и он был похож на Ольгу, которая напоминала своего отца. Возможно это было приступом паранойи, но теперь Светлана стала бояться
В этот раз, когда население Талиесина отправилось в Аризону на машинах, Светлана, Уэс и Ольга полетели на самолете. Когда Уэс улетел работать в Иран, Светлана осталась одна. Между ней и Ольгиванной шла открытая война. Камал Амин вспомнал один печально закончившийся обед. Он, Ольгиванна, ее дочь Иованна и Светлана сидели за отдельным столом. Светлана несколько истерично начала жаловаться на рабочее расписание Уэса: «Он все время так много работает, так можно и скоро умереть!» Ольгиванна стальным голосом процедила сквозь сжатые зубы: «Так ты скоро и умрешь!»
Светлана решила, что с нее хватит. Когда приехали друзья Уэса Дон и Вирджиния Ловнесс, по словам Вирджинии, Светлана попросила их увезти ее и Ольгу с собой. Возможно, она сказала Вирджинии: «Когда-то Талиесин уже пытались сжечь, но не справились с этим делом. Я же собираюсь спалить это место дотла, и я справлюсь». Поверив, что Светлана может действительно поджечь Талиесин, встревоженная Вирджиния предупредила Ольгиванну, и та наняла частного охранника для безопасности поместья. Светлана заперлась с Ольгой в своей комнате. Когда Уэс вернулся, ему поручили относить им еду.
По словам Камала Амина, «у Ольгиванны был редкостный дар создавать и разжигать конфликты, а потом уходить в сторону, играя роль жертвы… В это время она собирала вокруг себя маленький круг, всегда соглашавшийся с ней, и они, в свою очередь, увеличивали количество людей, которые гнули линию партии». В данном случае линия партии заключалась в том, что Светлана пользовалась в Талиесине множеством благ. Ольгиванна устроила ее брак с замечательным мужчиной. Талиесин был местом, где она могла развивать свои творческие способности, а она отказалась это делать. Светлана была «упрямой и неблагодарной».
На Рождество Ольгиванна разыграла финальную сцену этой драмы — сцену примирения, — полностью обезопасив свою репутацию. Она пришла к Светлане с повинной и преподнесла ей бриллиантовые сережки. Светлана вышвырнула их в открытое окно, прямо в пустыню, заявив: «Вы не сможете купить мою дружбу!» Когда дочь Ольгиванны Иованна услышала об этом, она завопила: «Я убью ее! Я убью ее!» Это был конец взаимоотношений двух женщин, и Уэс, наконец, согласился уехать из Талиесина.
Но теперь Светлана начала беспокоиться из-за денег. Ферма «Альдебаран» оказалась просто бездонной ямой. Не считая первоначального ее выкупа, Светлана потратила еще 500 тысяч долларов на ремонт и покупку земли, то есть, на ферму ушло примерно две трети ее состояния. Налоговый инспектор жаловался, что не может найти заполненные бухгалтерские книги. За последние два года налоговые декларации ни разу не сдавались.
Когда Светлана написала Джорджу Кеннану и попросила его совета, он немедленно обратился к своей дочери Джоан. Ее муж Уолтер Позен работал в Вашингтоне в престижной юридической фирме «Струк & Струк & Лаван». Несколько месяцев Джоан получала по почте странные, неожиданные подарки от Светланы и Уэса: индейские украшения из бирюзы, дорогие духи и, однажды, даже четыре изысканных вечерних платья в одной посылке. Подарки раздражали ее, и она беспокоилась за Светлану.
Позен начал изучать состояние финансов Светланы. По поведению юриста, который представлял Национальный банк Вэлли можно было судить, что они очень заинтересованы в счете Светланы, через который постоянно проходили большие суммы денег. Позен почувствовал, что происходит «что-то ужасное». Он отправил одного из своих партнеров, юриста в сфере недвижимости, в Сприн Грин — вначале в Талиесин, а затем — в банк. Оба были потрясены: «Как она могла это сделать?! Она просто приняла на себя все долги, все личные долги Уэсли Питерса, а их становилось все больше и больше».