Дочь викинга
Шрифт:
Но девушки шли вдоль берега, несмотря на все тяготы пути.
Прошел день, второй. Никто их не преследовал.
Окружающий пейзаж менялся – равнины чередовались с холмами, пустоши – с лесами, и лишь одно оставалось постоянным: слева тянулось море.
Каждый день беглянкам приходилось бороться за выживание. При падении со скал Руна потеряла кремень, и потому девушки грелись лишь под слабыми лучами солнца. Пойманную рыбу они вынуждены были есть сырой.
Гизела не жаловалась. В голове у нее было пусто. Руна не могла высечь искру из камней, чтобы разжечь костер,
Когда принцесса думала о Лане, перед ее внутренним взором неизменно вставало лицо Гагона, а не матери или Бегги. Не думала она больше ни о роскошной пище, ни о тепле камина, ни о мягкой постели. С каждым шагом Гизела все отчетливее понимала, что сможет смириться со случившимся только в том случае, если будет как можно меньше размышлять об этом.
Когда галька на побережье стала крупнее и острее, девушки повернули направо и некоторое время шли по мягкой лесной земле.
Руна нашла новый кремень и поймала кролика. Гизела освежевала тушку и подготовила ее к жарке, словно не было ничего удивительного в том, что она сама свернула ему шею. Это почти не вызвало в ней отвращения.
Пока принцесса собирала ягоды, Руна пыталась развести костер из хвороста. Дрова были суше, чем морские водоросли, и в конце концов пламя разгорелось. Наконец-то девушки вновь смогли полакомиться жареным мясом.
Руна охотилась на мелких зверьков, а вот ягоды вскоре закончились. День ото дня становилось холоднее. Не заставил себя ждать и первый снег. Земля спряталась под белым холодным покрывалом.
Гизела равнодушно смотрела по сторонам. В темном море ей казалось, что цвет смерти – черный. Теперь же девушка думала, что смерть белая. И холодная. Она понимала, что им не выжить под открытым небом зимой.
– Нам нужно найти местечко, где мы могли бы перезимовать, – сказала как-то Руна.
Но вокруг была белизна. И ничего больше. Гизеле казалось, будто она замерзла изнутри. А вот Руна все еще была полна сил.
– И почему зима в этом году пришла так рано! – сетовала она.
Несмотря на холод, подруги продолжали свой путь. Им так никто и не встретился.
– Вообще довольно странно, что тут нет людей, – размышляла Руна. – Говорят, что норманны селятся на берегу.
– Может быть, мы уже прошли земли северян и очутились в дикой пустоши? – предположила Гизела.
Чтобы отвлечься от долгих переходов и постоянного холода, девушки много разговаривали. Руна все лучше говорила на языке франков, да и Гизеле стало проще пользоваться северным наречием. Правда, однажды Руна произнесла фразу, которую принцесса никак не могла понять:
– Должно быть, Имир был чрезвычайно уродлив.
– Кто такой Имир? – удивилась Гизела.
Руна рассказала ей странную историю. Девушка говорила то на северном, то на франкском языке, и Гизела сумела разобрать большую часть предания об Имире, первом живом существе, созданном богами.
– Боги убили его и создали мир из его тела, – рассказывала Руна. – Из его плоти они сделали сушу, из костей – горы, из крови – моря и озера. Из его зубов получились скалы, из волос – деревья,
Гизела покачала головой. Она не могла не согласиться с Руной – эта пустошь действительно была не похожа на ее родные земли. Но девушка знала, вся эта история про Имира – всего лишь выдумки язычников, ибо мир создан Господом и Бог увидел, что мир хорош. Правда, Гизеле мир сейчас не казался особенно хорошим, но все же хотелось надеяться на лучшее.
Однажды беглянки набрели на какое-то селение. Домики возникли перед ними совершенно неожиданно. Не вился над крышами дымок, не лаяли псы, не было следов на земле.
Тропинка, по которой шли Руна и Гизела, завернула за холм, и девушки увидели деревушку. Частокол, отделявший селение от внешнего мира, был разрушен, крыши домов прохудились, и все же когда-то тут жили люди.
Затаив дыхание, девушки осторожно двинулись вперед. Они по-прежнему ничего не слышали – ни кудахтанья кур, ни хрюканья свиней, ни кряхтенья стариков, ни детского смеха. Кто бы ни жил в этой деревне, он ушел отсюда или погиб. Гизела остановилась в нерешительности, но, когда Руна перебралась через остатки частокола, принцесса последовала за подругой. Между одним из домов и забором простирался сад, где когда-то выращивали деревья и кусты, но плоды – яблоки, орехи, сливы, малина, терн и вишни – давно сгнили. Старые ветви скрипели от ветра.
– Как странно, – заметила Руна, и непонятно было, что именно кажется ей странным, – то, что они все-таки наткнулись на селение, или то, что эта деревушка пуста.
Дома построили из дерева и глины, сделав каркас из досок и балок, придававших устойчивость сооружениям. Этот каркас оплетали тонкие ветви, а щели между ними были замазаны глиной. Некоторые строения разрушились от ветра и непогоды, а может, их повалили враги, но встречались тут и на удивление хорошо сохранившиеся домики.
Девушки нашли в деревушке несколько погребов. Руна и Гизела надеялись отыскать в них припасы. В слабом свете трудно было что-то разглядеть, и Гизела подумала было, что пропахший сыростью погреб пуст, но вдруг наткнулась на бочку из березовой коры. В бочке обнаружились сушеные яблоки и сливы.
Подкрепившись, подруги продолжили поиски, но так и не нашли больше ничего, что могло бы утолить их голод. Зато посредине селения стоял колодец, и девушки вдоволь напились из ведра чистой ледяной воды.
От колодца к домам вели деревянные трубы, но они уже полностью разрушились. Уцелели дорожки между домами, проложенные совсем недавно: кто-то положил от одного порога к другому деревянные доски, подперев их камнями, чтобы не подгнивали.
До сих пор Руна и Гизела исследовали деревню молча, но тишина становилась невыносимой. Одно дело молчать в лесу или на берегу моря, и совсем другое – в заброшенном селении.
– Кто же здесь жил? – задумчиво протянула Гизела.
– Крестьяне, – пробормотала Руна. – А может быть, рыбаки.