Дочь викинга
Шрифт:
«Твой корабль ни на что не годен…»
Но помыслить такое – не то же самое, что произнести.
– У нас есть старая поговорка, – выпалила Руна. – «Коли собираешься в славный поход, готовься к морскому путешествию». И еще. «Волк, который крутится у своей норы, не полакомится мясом. Так и человек ничего не добьется, если будет только грезить о победе».
Лишь теперь Гизела подняла голову. Ей трудно было спорить с Руной, но с тех пор как она начала носить Тиру еду и устроила для него ночлег в сарае, девушка избавилась от былой робости.
– О какой
Руна обошла вокруг корабля, шаркая ногами. В воздух взлетала пыль, а потом медленно оседала на землю. Во рту у нее горчило от злости, но еще горше было уныние – уныние, от которого раньше страдала только Гизела. Теперь же отчаяние окутало северянку с ног до головы; оно душило ее, точно густая болотная жижа.
– Мой отец силой увез меня с родины, – голос Руны срывался. – Но последнее слово все равно будет за мной!
Она всхлипнула и тут же испуганно прикрыла рот рукой, не успев подавить этот звук.
Ее голос звучал хрипло. Голос же Гизелы звенел, точно колокольчик. Подойдя к подруге, принцесса ласково погладила ее по плечу:
– Твой отец увез тебя с родины, мой же хотел отдать меня в жены своему злейшему врагу. А его лучший друг и советник пытался меня убить.
Руне едва удалось сдержать слезы.
– И это значит, что нам нужно бежать отсюда! – воскликнула она.
Гизела покачала головой:
– Это значит лишь то, что не всегда можно одержать победу. Не всегда последнее слово должно оставаться за тобой.
Руна грубо стряхнула ее руку со своего плеча:
– На нашем языке слово «дурак» звучит как heitnskr. И в нем слышится другое слово моего языка, heim.Оно означает «дом». Знаешь, почему так? Потому что те, кто остается дома, дураки! Да, ты дура, раз хочешь остаться здесь!
– Но разве умно плыть на корабле, который обязательно перевернется? – тихо спросила Гизела.
Руна топнула ногой, вдавливая пяткой в землю свежую траву. Пыль взметнулась еще выше. Северянке хотелось вырвать эту поросль, смять ее в своих мозолистых руках, потрескавшихся от тяжелой работы.
– Я промучилась всю зиму! Да я в жизни так не трудилась! А ты отсиживалась в тепленьком домике. И теперь ты насмехаешься над плодами моего труда?! – в ее голосе послышались визгливые нотки.
– Я не насмехаюсь! – Гизела задрожала. – Но мне страшно. – Ее глаза наполнились слезами, и крупные капли заблестели на щеках.
Но это зрелище не успокоило Руну, а только еще больше вывело ее из себя. Гизела словно лишала ее права на печаль. Права на уверенность в себе. Права на веру в то, что она поступила разумно, построив этот корабль.
– Тебе все время страшно! – кричала Руна. – Ты же всего боишься! И всех! Как по мне, оставайся здесь! Ты мне не нужна! И никогда не была нужна. Если бы меня не было рядом, ты бы не выжила! Но если бы тебя не было рядом, я избавилась бы от лишних хлопот и мне жилось бы намного легче!
– Но я ведь вызволила тебя из темницы в Лане, – всхлипнула Гизела.
– Да меня же туда из-за тебя и посадили!
–
За все проведенные вместе месяцы они ни разу не говорили о том, что значат друг для друга. А еще они ни разу не ссорились. То, что теперь это происходило одновременно, сводило Руну с ума.
– Да, – повторила Гизела, – ты мне как сестра.
– Но у меня нет сестры! – завопила Руна. – И никогда не было! У меня была бабушка, и…
– И она мертва. У тебя больше нет родины, – закончила за нее принцесса, рыдая.
Руне казалось, что у нее разорвется горло, с таким трудом она сдерживала плач.
У тебя больше нет родины. Твой корабль ни на что не годен. Твоя бабушка мертва.Она открыла рот, но возразить ей было нечего. Руна медленно подняла руку, мозолистую, изъеденную шрамами руку, наверняка такую же отвратительную, как и лицо Тира. И влепила Гизеле пощечину.
Звук эхом отдался у нее в ушах. Должно быть, принцессе было очень больно.
Гизела, не издав ни звука, ударилась спиной о корабль. Этот отвратительный корабль…
У тебя больше нет родины. Твой корабль ни на что не годен. Твоя бабушка мертва.Руна больше не сдерживала слез. Зато Гизела теперь не плакала.
– Мне жаль, – выдавила северянка, изумленно глядя на свою руку, словно та больше не была частью ее тела.
Гизела отвернулась и побежала прочь.
Ничто не причиняло ей столько боли – ни холод, ни голод, ни удар Адарика. Предательство Бегги подкосило Гизелу, но Бегга поступила так из слабости. Руна же не была слаба – ни духом, ни телом. Как же сильно она ее ударила! Щека Гизелы горела огнем, а тело дрожало от холода. Было слишком зябко, чтобы плакать, слишком зябко, чтобы жаловаться, слишком зябко, чтобы бежать прочь.
Гизела добрела до берега и упала на песок, но тут же закашлялась и приподнялась – мелкие песчинки попали ей в горло.
И тут на нее упала тень.
Как и приказала Руна, Тир ночью спал в сарае, а днем возвращался на прежнее место. Там он и сидел сутра до вечера, глядя на волны. Может, он надеялся, что волны прибьют к берегу его воспоминания?
Теперь же Тир склонился над Гизелой. Она впервые осталась с ним наедине.
Мужчина присел рядом с ней на песок, придвинувшись ближе. Принцесса еще ни разу не прикасалась к его телу. Был Тир злым или добрым человеком, лишился он памяти или лгал своим спасительницам – только он сейчас и мог согреть Гизелу.