Дочь вне миров

Бродбент Карисса

— Гниющую плоть.

— Это очаровательно.

— Не беспокойся, только тех, кто уже мертв.

— О, хорошо, это было почти болезненно.

Я пробежал глазами по стене. Больше всего на свете она любила змей, так что их было много. Но нижняя полка, похоже, была «полкой для жуков». Жуки, муравьи, маленькие извивающиеся личинки.

Я остановился у одной стеклянной коробки.

— Этот, —

сказал я, указывая, — выглядит слишком обычным и красивым, чтобы быть частью твоей коллекции.

Она последовала за моим пальцем к дрожащей бабочке, сидящей на замшелой палочке, свет которой отражался от мерцающих бордовых крыльев.

— Ой. Я тоже так сначала подумал. Но! — Ее темные глаза загорелись. — Знаешь ли ты, что когда бабочки вьют кокон, их тела полностью растворяются? Они просто становятся липкой гусеничной слизью с парой смешанных органов. У них даже нет мозга.

Я сморщил нос.

— Это отвратительно. Как ты это узнала?

Я почти боялся ответа, поэтому вздохнул с облегчением, когда она ответила:

— Я читала об этом.

Затем она добавила:

— Но я не думала, что это звучит верно, поэтому я разрезала кокон пополам в доме тети Лизары. И это было верно! Просто слизь.

— Мама и тетя Лизара, должно быть, были в восторге.

— Мама говорила, что мне не хватает социальной грации.

— Она и мне так говорит.

Забавно, потому что нашей маме тоже не хватало «социальных граций», как бы она ни пыталась притворяться иначе.

— Ой! Я почти забыла! — Кира отложила жука, отвлеклась и ухмыльнулась мне, щелкнув пальцами. Потом нахмурилась, когда ничего не произошло.

Еще один щелчок.

И третий — выпустивший небольшое облако голубых искр. Она повторила себя, создав чуть большее скопление света, похожее на маленький осколок молнии.

— Хорошо правда? Я тренировалась.

Я улыбнулся, несмотря ни на что. Единственный Владелец в нашей семье. Это казалось уместным. Подходящим и немного пугающим.

— Ты уже начала думать о том, что будешь делать на тренировках?

Морщина пересекла переносицу, как будто я задал ей глупый вопрос. Еще одно выражение, которое я узнал как принадлежащее мне в первую очередь.

— Я пойду в армию, как ты и Нура.

Моя улыбка исчезла.

Шесть месяцев назад я без колебаний посоветовал бы ей пойти по моему пути. Черт, именно это я и сделал, когда

она впервые начала проявлять признаки Владельца — у меня не было причин не делать этого. Военные мне понравились. Понравилась структура, как и соревнование, понравилось то, как это заставляло меня продвигаться вперед, дальше и дальше, пока я не протиснулся вверх по лестнице. Конечно, гораздо выше, чем если бы я уединился где-нибудь в какой-нибудь бедной лачуге Солари, тратя время на бессмысленные занятия.

Но эти последние месяцы — война, сражения —

— Уф, здесь ужасно пахнет. — Дверь распахнулась, и Атраклиус высунул голову в сарай, очки в проволочной оправе сдвинулись, когда он сморщил нос. — Меня послали за тобой. Отец теряет терпение.

Он ухмыльнулся. У него была одна из тех улыбок, которые делили все его лицо пополам. Почти неприятная зараза.

— Кроме того, я голоден. И мне есть что рассказать тебе, Макс.

{У меня есть много историй, чтобы рассказать тебе, Тисана…}

Я открыл рот, чтобы ответить, но не смог.

{Так много историй.}

Мир застыл. Затем растворился в черноте.

{Они тебе нравятся? Я скоро получу и твои.}

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Тисана.

Мне становилось все хуже и хуже. Прошло несколько дней, недель или месяцев? Годы? Часы? Я уже даже не знала, кто я такая. Мне казалось, что мое собственное тело нападает на меня, что мои собственные мысли пожирают меня. Мои странные, яркие сны стали настолько реальными, что в любой момент я не знала, бодрствую я или сплю, я сама или кто-то из этих незнакомцев. Или, что самое яркое, я сама или Макс.

Большую часть времени я спала, видела сны или меня тошнило. Нура была единственной, кто проводил со мной сколько-нибудь значительное количество времени, убаюкивая меня, чтобы я снова заснула, или безуспешно пытаясь запихнуть мне в горло еду. Она тоже была во многих моих снах, хотя тогда она выглядела иначе — круглолицая, более выразительная, волосы распущены волнами, а не убраны в многочисленные косы.

Так много моих снов было о нем. В моих снах я была им. Неужели я так отчаянно по нему скучала?

Вам больше всего нравятся его истории. Мне тоже больше всего нравятся его рассказы.

Голос зазвучал в моих мыслях, ниже шепота, такой слабый, что он исчез в моем сознании, как клубок дыма, — исчез слишком быстро, чтобы я могла его определить.

— Я беспокоюсь за нее, — услышала я однажды слова Нуры по ту сторону моей двери. — Когда он это делал, все было не так плохо.

— Волнуешься? — голос Зерита был приятным, недовольным. — Если ты выражаешь эмоции, выходящие за рамки смутного отвращения, это должно быть серьезно.