Дочь Волдеморта
Шрифт:
— О да, Ваше Сиятельство, сию секунду, если потребуется.
— В таком случае даю вам слово чести не трогать магглов и этого лживого волшебника до истечения месяца. А там посмотрим. Вас устроят такие условия?
— Вполне, — кивнул Генри. — Простите за беспокойство, Ваше Сиятельство. И до скорого.
— Прощайте, милорд. Леди, — он поклонился Гермионе. — Я откланиваюсь.
— До встречи, граф. — Гермиона задумчиво смотрела, как призрак скрывается в могиле. Потом перевела взгляд на Генри. — Краски сгущаются, mon cher bonhomme [67] .
67
мой дорогой муженек (франц.).
* * *
— Кадмина, это Очень Плохая Идея, — в очередной раз повторил Генри, когда во вспышке света ее палочки исчезло законченное письмо. — Ты хочешь поселить волка в загоне овец!
— Может быть, мне понравился граф, и я хочу сделать ему приятное.
— О Моргана! Чем понравился тебе этот субъект?!
— Судьба у него любопытная, — съязвила Гермиона. — Неужели за двести лет заточения он не заслужил жизни в интересном обществе? Тем более гимназии нужны привидения.
— Кадмина! Нельзя помещать кровожадного призрака–насильника, озлобленного против малолетних ведьм, в школу магии и колдовства! Просто потому что нельзя. Это… Я даже не знаю, на что это похоже!
— Ну, милый, не злись, — Гермиона обняла мужа за шею и посмотрела ему в глаза. — Я же всего–навсего написала Pap'a. Коль скоро его взгляды совпадут с твоими — я тут же сдам позиции.
— Сумасшедшая ведьма, — покачал головой Генри.
— Воистину, мой господин!
Глава VI: Белая горячка
На следующий день Гермиона проснулась поздно. В душной комнатке стояла невыносимая жара. Генри ушел, но на двери, придавленный кнопкой, весел блокнотный листок: «Я в участке, вернусь, как только будет возможность». Да уж, пора заканчивать с этой комедией. Разыгрывая роли следователей, они теряют время, которое нужно было тратить на настоящее расследование. Если бы Генри не валился с ног, освобождая ее от постоянных бдений в душном участке, не осталось бы и вовсе никаких сил. А, между прочим, загадок стало даже больше, чем раньше.
До свидания с графом, несмотря на все нестыковки, оставалась надежда объяснить всё похождениями яростного привидения. Но теперь… Гермиона была уверена в том, что ритуал, которым они призвали духа, не оставил тому возможности солгать. И вот со всей ясностью выходило, что, не считая вопиющего факта разгула кровожадного призрака, в этой тихой деревеньке в то же самое время имели место автономные необъяснимое буйство Уткина и попытка молоденькой карьеристки из области убить представительницу высокого начальства. Более того: Гермиона могла быть не уверена в том, что на Алису Пригарову наложили именно заклятие Империус, но она была убеждена, что магический аспект место имел. И дело даже не в мыслях или солнечных очках — девушка говорила именно о призраке, призраке, которого не могла придумать настолько метко. Но что же сие означает?
И снова перед Гермиониным взором нарисовалась фигура брата Гавриила. Что стоило монаху вызвать землетрясение? Нарочно освободить призрак? Ведь впоследствии именно он помог отыскать бумажки, по
Брат Гавриил так противился и всячески откладывал день, когда допрос графа разоблачил бы наличие второго лица. Но зачем же, зачем?
Выходила полнейшая ерунда. Может быть, монах сошел с ума? Может быть, он решил что-то доказать, кого-то покарать… Но каким таким интересным образом?
Где, например, сейчас волшебная палочка брата Гавриила? Уничтожена? Есть ли тому доказательства? Нужно спросить у Генри, как можно проверить это…
— Ева Бенедиктовна, можно? — раздалось из комнаты, где она обычно работала, после стука в прикрытую дверь спальни. — Вы одеты?
— Да–да, — отозвалась Гермиона, присаживаясь на кровати и засовывая под подушку руку с волшебной палочкой, которой охлаждала накаленный душный воздух.
В комнате показался молодой помощник следователя Бурлакова Павел. Он вошел быстро, держа правую руку за спиной, и, стремительным поворотом головы озирая небольшую комнатку, захлопнул дверь ногой. Что-то не понравилось Гермионе, что-то насторожило ее. Возможно, широкие солнечные очки на лице Павла. Женщина сжала под подушкой палочку и инстинктивно выдернула ее еще до того, как парень выбросил вперед спрятанную руку, в которой держал табельный пистолет со взведенным курком.
Три пули одна за другой ударились о невидимые Щитовые чары, и в следующий же миг змеевидные антитрансгрессионные побеги саприонии крепко связали нападавшего. Впрочем, предосторожность была излишней — связанный не пытался не то что трансгрессировать: он вообще ничего не делал. Осел вместе с путами и молчал: не вырываясь, не бранясь, не удивляясь…
— Эй, матушка, у тебя усё в порядку?! — раздался из-за стены громкий голос Тихона Петушина, и Гермиона подпрыгнула от неожиданности. Из палочки посыпались искры.
— Да–да, Тихон Федорович! — громко крикнула женщина, быстро притоптывая тапочкой загорающийся ковер. — Извините за шум!
Она соскочила с кровати и, не убирая палочки, подошла к Паше, сдергивая с него очки.
Абсолютно бессмысленный взгляд. И не единой мысли. Вообще.
— Фините инкантатем! — велела Гермиона, указывая на него палочкой.
Парень моргнул. В глазах блеснула осознанность, потом удивление. Он попытался встать, огляделся, заметил зеленые побеги саприонии и непонимающе посмотрел на Гермиону.
— Е–ева Б–бенедиктовна? — почти спросил он. В мыслях парень отчаянно пытался понять, где он и как сюда попал.
— Пашенька, — ласково сказала молодая ведьма, — ты только что пытался меня застрелить. Давай вместе с тобой попробуем вспомнить, что последнее сохранилось в твоей памяти.
— Ч-что? Что я п–пытался? — заикаясь, спросил Паша и на минуту умолк. — Ч-что эт-то за ли–лиан–ны?
Гермиона присела на корточки перед ним.
— Этими «лианами» я связала тебя потому, что ты хотел застрелить меня, — по–матерински ласковым голосом пояснила она. — Вот валяется и твой пистолет, — кивок на пол, — видишь?