Дочь Волдеморта
Шрифт:
— Да. А к-как я сюда п–попал?
— Пришел, Пашенька. Ты не помнишь этого, верно? Ты ничего такого не собирался делать. Что ты помнишь? Ну?
— Я? Я…
Гермиона смотрела ему в глаза. Мысли туманные, их совсем мало. Память повреждена, магглы плохо переносят модуляции такой силы, как непростительное проклятье управления.
— Паш, ты помнишь сегодняшнее утро? Ты, быть может, пошел на службу с Алексеем Семеновичем? Или нет?
— Алексей… Семенович… — Паша смотрел на нее пустыми глазами. — Алексей Семенович — это мой шеф… Я… Я должен помогать ему, — на его лице выразилась натужная работа мысли. —
— Да, Паш. Ты приехал в деревню Васильковка расследовать убийства. Помнишь?
— Убийства?
— Да, ты милиционер, ты и твой начальник должны найти убийцу, помнишь?
— Начальник?
— Ты помнишь сегодняшнее утро, Паша? — не теряла надежду Гермиона. Иногда мозг оправляется после подобного насилия, просто не сразу.
— Я… Утро… Монах!
— Монах? — оживилась Гермиона, пытаясь поймать в его глазах краешек мысли. — Брат Гавриил?
— Га–а-авриил? Кто — Гавриил? Моего брата зовут Саша. И Оксана. Это моя сестра.
— Нет же, Пашенька, ты сказал, что утром видел монаха.
— Монаха?
— Да, ты сказал.
— Да, монаха… Плохой монах!
— Плохой? Почему? Что он сделал?
— Он? Я не знаю.
— Ты помнишь его? Как он выглядел, Паша? Легилименс!
Сплошной туман. Туман и гул. Какие-то тени… Гермиона убрала палочку. Паша всё еще смотрел на нее.
— Ты… Ты — Ева?
— Да, Паша, — безнадежно сказала Гермиона. — Попробуй вспомнить, что ты говорил о монахе?
— Монахи живут в монастыре, — сказал несчастный юноша. — В монастыре убили монаха. Я был в монастыре… Девушка…
— Нет, Паша, это было давно. Постарайся вспомнить, что было утром.
— Утром? Я… Монах.
— Какой монах? Белый Монах?
— Белый?
— Светловолосый?
— Я не… Моя бабушка. У меня умерла бабушка. Приходил священник. Давно, пять лет назад. Правда?
— Правда, Паша, — мрачно сморщилась Гермиона, вставая на ноги. — Sleep! — добавила она.
Окутанный побегами магического растения парень качнул головой и погрузился в сон.
* * *
— Мы могли бы отправить его в больницу святого Мунго, — задумчиво протянул Генри. — Возможно, память удалось бы вернуть, со временем. Пусть частично…
— А тут мы это как объясним? Пропажей? И что он будет делать, если ему вернут память? Через годик эдак?
— Так что же, выгнать его в лес — белок пугать?
— Не знаю. Добавлять еще одно исчезновение? Сюда скоро настоящие следователи из Питера приедут!
— Но если мы просто отпустим его, стерев из памяти след о вашей короткой беседе, — это будет еще хуже, чем исчезновение!
— Давай инсценируем белую горячку? — предложила Гермиона.
— Что? — сморщился ее муж.
— Так магглы в России называют состояние, когда человек напивается до галлюцинаций. Delirium tremens [68] . Это может повредить и память, в принципе.
68
В дословном переводе «трясущееся помрачение», собственно белая горячка (лат.).
— Мы окончательно лишим парня возможности восстановить психику.
— Ему уже нельзя восстановить психику! Генри, на это уйдут годы! Да если даже и дни — после такого восстановления
— Хорошо, я же не спорю, — Генри мрачно оглядел безмятежно спящего на ковре парня. — Будь по–твоему. Фините! Империо!
Паша медленно поднялся, и пустые, без признака мысли глаза устремились на кончик поднятой волшебной палочки.
— Иди в бар, то есть, как это… шинок. Закажи водку. И шампанское, если будет. И коньяк. Сядешь в самый дальний угол — и пей. Если наливать перестанут, деньги давай. Вот, триста долларов — отдавай по сотне, если не захотят продавать. Пить будешь по рюмке с короткими перерывами. Шампанское — залпом, из горла. Так, еще не забывай при этом курить. И на все вопросы говори, что «мир, проклятый, поперек горла встал». Давай, вперед.
Парень кивнул и, не спеша, вышел из комнаты.
— Я пойду, отправлю в Министерство объяснительную и вернусь в участок. А ты прибери тут и через часик–два сходи, сними чары.
— Что мы будем со всем этим делать, Генри?
— Давай уберем отсюда графа, а там посмотрим. Я пойду, а то сейчас магический патруль прилетит…
* * *
Гермиона трансгрессировала в полутемный, пропахший сигаретным дымом и перегаром «шинок» через полтора часа. В темном углу ее никто не заметил — тем более что все, кто был в помещении, приглушенно переговаривались около «стойки бара», постоянно оглядываясь или махая рукой в сторону дальнего столика. Там, в полумраке, окруженный пустыми и полупустыми бутылками курил, глядя в пространство, молодой областной «милициянт» Павел Распутин. Вот он затушил о стол очередной из множества окружавших его окурков и налил полный стакан прозрачной жидкости из полупустой бутылки. Глядя вперед, Павел быстро выдохнул и выпил очередную порцию. За стойкой загалдели громче. Молодой человек полез в третью по счету пачку за очередной сигаретой.
— Фините инкантатем! — велела Гермиона, указывая на него палочкой из своего убежища.
Парень икнул, опустил незажженную сигарету, пошатнулся, обвел комнату плывущим взглядом и упал на стол, сбивая многочисленные бутылки…
* * *
До поздней ночи Васильковка галдела на все лады, обсуждая происшествие в шинке. Вскоре после того, как Павел отключился, вызвали следователя Бурлакова. Тот пытался растолкать помощника, потом послал за врачом. Сделали промывание желудка.
Бессмысленный взгляд откачанного никого не удивил. Бурлаков ходил как громом пораженный и вечером сам напился с горя. Лёшка сиял так, будто лично нашел и посадил за один вечер всех преступников округа. На каждом шагу шушукались и хихикали.
— А вот что интересно, Кадмина, — заметил Генри перед сном, — кроме меня, никто тут непростительных чар не применял. Я справлялся в Министерстве. Мы имеем дело с очень осторожным неизвестным.
— Не угостить ли брата Гавриила Сывороткой Правды? — ответила на это Гермиона. — Разумеется, неофициально.
— Может быть, может быть…
Над белым в красную крапинку пододеяльником вспыхнуло почтовое заклинание, нарисовав из воздуха зеленоватый конверт. Супруги переглянулись. Гермиона первая потянулась к посланию.