Дочь Волдеморта
Шрифт:
«Мне нравится твоя идея с призраком, Кадмина. Привозите его в Даркпаверхаус — до конца лета я придумаю, как обезопасить гимназисток. Поговорим, когда доставите останки — у меня сейчас нет времени писать.
Лорд Волдеморт».
Бросая на Генри победоносный взгляд, Гермиона краем глаза заметила какое-то движение за окном. Но там никого не оказалось…
Глава VII: Капкан
Следующий день выдался еще утомительнее предыдущего. Утром приехали из области справиться о пропавшей журналистке
Гермиона с трудом уговорила мужа, у которого обострилась недолеченная до конца простуда — итог ночных бдений на кладбище — отпустить ее в участок саму и отдохнуть. По правде говоря, молодой женщине было стыдно за то, что почти всю часть работы с разыгрыванием роли следователей исполнял один он, тогда как Гермиона сидела в домике (в самом прямом смысле слова).
Прежде чем уйти с настойчиво покашливающим в коридоре Лёшкой, который забежал ни свет ни заря, Гермиона серьезно предложила объявить об их официальном отстранении в связи с некомпетентностью.
— В конце концов, мы можем сказать, что мне в моем положении понравился здешний климат, и мы решили остаться как частные лица! — убеждала она. — Натянуто, но всё же! От этой «работы в участке» нет не то что пользы — от нее времени на расследование не остается! Всё, я пошла: Лёша кашляет так, будто это не ты, а он простудился — скоро горло сорвет…
В участке следователь Бурлаков с выпученными глазами кидался на всех и каждого. Пропажа журналистки стала последней каплей. Впрочем, казалось, его мало волновало исчезновение девушки. Его перестали волновать даже нераскрытые убийства. С раннего утра Бурлаков и местный эскулап Кареленский пытались привести в чувство несчастного Пашку. Разумеется, совершенно безрезультатно. Парень выглядел абсолютно невменяемым, людей не узнавал, пускал слюни и даже один раз разревелся.
Стоило Гермионе появиться в участке, Бурлаков напустился на нее: по собранным сведениям, именно после свидания с петербуржским следователем Павел обосновался в шинке.
— Какого лешего ты сказала ему?! — орал побелевший мужик, стуча кулаком по столу. — Какого ты сказала ему, что он так нажрался?! От вас, баб, только того и жди!
— Прекратите орать, — попыталась возмутиться Гермиона.
— Орать?! ОРАТЬ?! Да я еще рта не раскрыл! — взбеленился следователь, сжимая внушительные кулачища. Они были вдвоем в комнате, выделенной ему и Паше для работы. Бурлаков сидел за столом, а Гермиона стояла по другую сторону, скрестив на груди руки, и всеми силами стараясь сохранить самообладание.
— Вы пьяны! — наконец не выдержала она.
— Молчи, девка! Понаехали тут столичные штучки! Учить нас уму–разуму! Ни черта сами не делают, только сотрудников развращают!!! Ничего, и на вас управа найдется! Помяни мое слово, Измайлова! Я тебе этого так не оставлю! Ты мне за Пашку головой ответишь!
— Да при чем здесь я?!
— Ты при чем?! — опять двинул по столу кулаком Бурлаков. Жалобно звякнула пустая чашка. — Ты при чем?! Парень в рот не брал никогда, капли не брал! А ты что сказала ему?! Ну?! Отвечай!
— Павел искал Германа Федоровича, — холодно оборвала
— Германа Федоровича искал! Конечно! Петушины утверждают, что парень больше часа просидел у тебя в комнатах! Что творила, а, дрянь? Что ты там творила с сотрудником милиции, покудова муж на работе?! ГОВОРИ! Петушин слышал шум! Ну, НУ?!
— На что это вы намекаете?! — окрысилась Гермиона. — Поговорите мне! Всё время мешали расследованию, скрывали данные, дерзили! Ваш помощник упивается до зеленых чертей, а вы обвиняете в этом меня, да еще и осмеливаетесь сыпать намеками?! Если у мальчишки психика не может выдержать полицейской работы, так нечего тащить его в полицию!
— Отыскалась, полициянтка! — передразнил Бурлаков. — По заграницам наездилась? Слов умных нахваталась?! Здесь русская деревня! — он снова двинул по столу так, что на пол посыпались папки. — Здесь мужики топорами детей рубают! И не брюхатой бабе…
— Вы слишком много себе позволяете, майор!
— Ты мне ответишь! Выискалась! — Гермиона уже не слушала, она развернулась и вышла, хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка.
— Ева Бенедиктовна, вам нельзя нервничать, — пискнул поджидавший в коридоре Лёшка. — Вы не слушайте его, он на нервах весь. Пойдемте чайку хлебнем. У меня пряники есть, свежие…
* * *
Бурлаков уехал вместе с прибывшими утром коллегами, увезя с собой и молчаливого, дико озирающегося Пашку. Отбытие областных следователей вызвало восторг Лёшки и озабоченность участкового Дмитрия. Не то чтобы последний любил Бурлакова или его помощника, но с него еще после первого убийства хватило чрезвычайных происшествий — а тут что ни день, то новая «радость».
— Что-то Димитрий Сергеевич подустали, — пожаловался Гермионе Лёшка, когда, проводив машины отбывших, они вернулись в притихший участок. — Выглядит худо. Бледный, как привидение.
Гермиона вздрогнула от слова «привидение» и смерила Лёшку задумчивым взглядом.
— Слушай, Лёш, не в службу, а в дружбу: сгоняешь в монастырь?
— Не вопрос, Ева Бенедиктовна! Для вас — хоть… — он замялся и потупился.
— Так далеко не понадобится, — ободряюще улыбнулась она. — Сейчас, погоди, — женщина нашла на столе листок и ручку и стала быстро писать. Потом согнула лист и засунула в пожелтевший конвертик. — Там есть такой монах, брат Гавриил. Передай ему, пожалуйста. Только в руки. И не говори там всем, что у тебя письмо — им вроде не положено «с дамами» переписываться. Сделаешь?
— Разумеется! — Лёша взял конверт, но с места не сдвинулся. Гермиона вопросительно подняла брови. — А… Это?..
— Это по делу, — отрезала она. — Знаешь о страшной судьбе некой Варвары, которую в миру «любопытной» кликали?
— Понял. Ухожу.
Гермиона проводила паренька веселой улыбкой. Ну вот надо было этому деревенскому помощнику участкового влюбится в столичного следователя прокуратуры? Замужнюю и к тому же беременную? И ведь не плохой же парень…
…В запечатанном белом конверте было сообщение о том, что останки графа Сержа будут увезены через три дня, что придут они с Генри за ними ночью и что, во избежание столь противного монаху колдовства, никто не должен их увидеть…