Дочь Волдеморта
Шрифт:
Никогда Гермиона не видела такими, как в тот серый день, близнецов Уизли. Ни с кем не говоря, не подходя ни к отцу, ни к матери, они стояли бледные, ошеломленные и пришибленные в стороне ото всех и неотрывно смотрели сначала на церемонию погребения, а теперь — на черную мраморную могилу сестры.
Анджелина, теперь тоже Уизли, вместе с Биллом и Чарли крутилась вокруг Молли, тщетно пытаясь хоть чем-то ей помочь. Гермиона давно не видела миссис Уизли и не знала, что так сказалось на ней — время или этот страшный удар, но выглядела женщина ужасно. Осунувшаяся и похудевшая, с ввалившимися щеками, она походила теперь на старуху,
Посеревший Перси и его молодая жена, незаметной тенью снующая следом за супругом, так же пытались и не имели сил помочь миссис Уизли в этом ужасном несчастье.
Не отходил от матери и Рон. Он был с ней рядом постоянно, пытаясь хоть чем-то искупить ту страшную вину, которую чувствовал за собой.
Именно от Рона Лорд Волдеморт и Гермиона вслед за ним узнали о том, чем занимался Гарри Поттер все эти годы. О его мытарствах в поисках силы и знаний для того, чтобы найти и уничтожить Хоркруксы, а затем убить Темного Лорда. Узнали о том, с каким отвращением воспринял Гарри Темную Революцию, как разочаровался во всех окружающих его, как поклялся, несмотря ни на что, выполнить свой долг.
С ним рядом оставались только Рон да верный домовой эльф Добби; а еще Кикимер, сначала вынужденный служить новому хозяину, но потом проникшийся к нему уважением и раболепной любовью.
Рон поведал о том, как они странствовали по свету, окунаясь в глубины Черной магии, как ставили эксперименты, как неузнаваемо и страшно менялся Гарри, да и Рон заодно с ним. С каждым годом Гарри Поттер пропитывался всё большей ненавистью ко всему миру, полному трусов и предателей. И наполнялся безоговорочной уверенностью в своей собственной исключительной миссии.
Он начал считать себя мессией, единственным способным освободить мир от зла Волдеморта.
А потом они раскрыли секрет Делюминатора, много лет назад завещанного Альбусом Дамблдором Рону. Удивительная вещица помогала отыскивать утраченное, то, что более всего необходимо сердцу использующего ее. Скопленный в этом уникальном артефакте свет, ведомый сильнейшим душевным порывом владельца, вырывался наружу и вел его к тому, чего тот столь жаждал, но не мог отыскать.
Именно так Гарри и Рон нашли медальон Слизерина в могиле Лили Поттер, останки которой пришлось бросить развороченными потому, что расхитителей спугнули местные волшебники; именно Делюминатор привел Гарри в дом Гермиониных родителей и указал на трансфигурированную диадему Кандиды Когтевран на шее молодой матери.
Слушая эту исповедь, Гермиона отчетливо вспомнила странный шорох мантии, который послышался ей в пятницу, такую бесконечно далекую теперь пятницу, когда Генриетта… забавлялась солнечным зайчиком, отсвечивающим от ее кулона. Понимание тоже зачастую приходит слишком поздно…
Наверное, Хоркрукс уже уничтожен. Рон рассказал и о том, как было покончено с помощью меча Годрика Гриффиндора с найденным осенью медальоном, защищавшимся, но всё же поверженным сравнительно легко, ибо он не успел набраться сил и энергии.
Меч Гарри и Рон похитили из Хогвартса с молчаливого согласия МакГонагалл еще в самом начале своих странствий,
Подтвердил Рон и страшные слова Кикимера о кончине верного Добби. Гарри просто озверел, когда эльф отказался подчиняться, да еще и пригрозил предупредить Гермиону об опасности. Дескать, есть границы, за которые благородному магу не дозволено заходить, и похищение детей находится далеко за пределами этих границ.
Таких речей Гарри не снес.
Он, по словам Рона, вообще становился страшен, когда выходил из себя — а это случалось всё чаще в последние годы.
Но, несмотря ни на что, Рон старался оставаться преданным делу, которое они затеяли. Пусть и устал, пусть измотался за долгие годы лишений и бед, пусть тоже изменился не в лучшую сторону — но он был бы верен Гарри Поттеру и памяти Дамблдора до конца, потому что уже потерял из-за всего этого слишком многое, а коней, как говорят магглы, на переправе не меняют.
И Рон смиренно принял бы смерть, ибо именно за этим пришел в тот роковой день вслед за Гарри в дом Гермиониных приемных родителей. Именно он должен был стать той жертвой, убийством которой будет создан Хоркрукс Гарри Поттера: новая ступень лестницы к победе над Волдемортом. И бесконечно уставший от вечной борьбы Рон в какой-то степени даже радовался этому. Он уже давно был готов сдаться, но что-то мешало… То ли привычка, то ли верность дружбе, то ли страх…
Повзрослевший, посуровевший и умудренный жизнью за эти годы Рон был способен на многое ради борьбы, в которую ввязался ребенком, с легкой подачи привыкшего жертвовать пешками Дамблдора. Готов на многое, даже на смерть, — но не на убийство близких. Разве не ради их спасения, не ради будущего своей семьи и своих родных они должны были убить того, кто звался Темным Лордом? А если разрушить всё во время борьбы — то ради чего же вообще бороться?
Рон не мог, не должен был позволить обезумевшему Гарри убить свою единственную сестру. И, пусть ничего и не мог сделать, теперь он чувствовал весь невообразимый груз этой страшной вины. И поклялся отомстить Гарри Поттеру. Потому что наконец-то полностью признал — его друг лишился рассудка на этой бесконечной войне со всем миром.
И во имя общего блага его теперь нужно остановить.
Но Гарри Поттера не нашли. Ни мракоборцы, а он был теперь официально разыскиваемым преступником магического мира, ни лучшие Пожиратели Смерти, ни сам Волдеморт. Гарри исчез, провалился сквозь землю и нигде не оставил следов — там, где они с Роном обитали в последний раз, были найдены только признаки недавнего присутствия волшебников да останки бедолаги Добби.
Они и перерубленное пополам тело Алиры похоронены теперь в уединенном уголке парка при поместье Малфоев, на дальнем берегу пруда.
Всё время, прошедшее с того страшного воскресного утра, Гермиона провела у Люциуса. Он прибыл почти сразу вслед за Волдемортом и неизменно оставался рядом с ней все эти дни. Они почти не разговаривали, во всяком случае, не говорил он. Гермиона то и дело впадала в истерики, начиная кричать и плакать, сыпать угрозы в пустоту и проклинать Гарри и «весь этот паршивый мир». Старший Малфой слушал ее молча и умел успокоить, тонко улавливая ту черту, до которой стоит позволять выговориться и за которую лучше не давать зайти.