Дочь Волдеморта
Шрифт:
К чему ворошить умы, которым помочь нельзя? Мешать им нормально существовать так, как они умеют? Без несбыточных планов и грандиозных мечтаний, порожденных романтиками, многим бы куда проще и счастливее жилось!
— Это логика раба или тирана, Гермиона, — оборвал Фред. — Не свободного человека.
— Свободных людей не бывает.
— Когда-то в детстве та Гермиона Грэйнджер, которая еще была человеком, боролась за освобождение домовых эльфов, — задумчиво начал упрямец.
— Хороший пример, — перебила ведьма. — Самый что ни на есть отличный! Боролась! И это была
— Теперь ты раздаешь им поручения и считаешь, что так много лучше и гуманнее. Потому что удобнее для тебя.
— Освобожденный эльф теряет смысл жизни.
— Был Добби.
— И была Винки, — парировала Гермиона. — Давай говорить о большинстве.
— Не вижу смысла вообще говорить с тобой. Сверху так здорово защищать рабский строй.
— Снизу так легко негодовать. А коль, не дай Моргана, как-то получится прорваться наверх, — баста? Уже и рабство не столь возмущает?
— Это ты о себе? — сощурился Фред.
— Разрушая что-то, нужно строить иное взамен, — с жаром сказала ведьма. — По–настоящему иное, чтобы оправдать цену разрушения. Хотя ее ничем оправдать невозможно.
— Не дочери Волдеморта об этом говорить, — скривился волшебник. — Ты сама себя загнала в угол. Так оправдания нет? И ему?
— Нет, — мрачно признала Гермиона. — Но он уже это сделал. А ты ратуешь за то, чтобы всё повторить. Развязать новую войну, когда всё только–только уладилось. Хорошо, что ты только развиваешь полемику, и жаль, что не все такие, как ты.
— Хвала Пресвятой Богородице, что и не все подобны тебе, — скривился Фред. — Спокойной ночи, Гермиона. Мне завтра рано вставать. У рабов ответственный матч по квиддичу.
* * *
На следующий день, сразу после окончания игры, в которой с ошеломляющим перевесом в триста десять очков победила сборная Огня, Гермиону неожиданно позвала к себе Амаранта, использовав в качестве посланца школьного эльфа с запиской.
Явившись в кабинет провидицы, леди Малфой обнаружила там выставленный в центре круглый стол, на котором поблескивал отражениями свечей полный воды небольшой таз. Рядом со столом высилась тумба, увенчанная фарфоровым чайным блюдцем. Шторы плотно задернуты, Амаранта, одетая в длинное синее платье, с волосами, собранными сзади в тугой высокий хвост, стоит около с видом сдерживаемого ликования.
— Мы что, будем гадать? — спросила не сильно сведущая в подобных вещах Гермиона и вскинула брови.
— Преврати, пожалуйста, это блюдце в чашку, — велела Амаранта вместо ответа, жестом указывая на тумбу.
Недоумевая, Гермиона достала палочку и выполнила просьбу. Амаранта кивнула.
— Смотри внимательно, — прищуривая свои небесные глаза, обронила она.
А затем окунула правую руку в таз с водой — кожа мгновенно сморщилась, а суставы выгнулись, приобретая очертания птичьей лапки. Амаранта загребла ладонью жидкость и плеснула пригоршню на трансфигурированную кофейную чашку. И та под влиянием этой воды медленно оплыла, снова приобретая вид блюдца,
— Один из братьев Чарли долгое время работал в лондонском отделении банка «Гринготтс», — сообщила Амаранта восторженно замершей подруге. — Его знакомый гоблин смог достать это для него. — Полувейла поставила на фарфоровое блюдце небольшую флягу, вынутую откуда-то из-под стола. — Она заколдована, — сообщила Амаранта, — там осталось шесть литров «Гибели воров», думаю, тебе этого вполне хватит.
С этими словами полувейла вновь подошла к тазу и, прежде чем Гермиона успела ее остановить, зачерпнула обеими руками воды и плеснула себе на лицо.
Красота, словно расплавленное золото, сползла с него вместе с каплями зачарованной влаги. Иссиня–бледное, изуродованное шрамом лицо старухи, расчерченное прорезями глубоких морщин, заострилось, приобретая птичьи черты истинного лика вейлы. Ярко–красные глаза вампира с вертикальными зрачками сморгнули воду, оставляющую на белоснежной атласной шее Амаранты дорожки пожелтевшей дряблой кожи, напоминающие подтеки кислоты, выплеснутой красавице прямо в лицо.
— Что ты делаешь?! — в ужасе отшатнулась Гермиона.
— Ты сейчас подозреваешь всех, — разомкнула синеватые уста Амаранта, обнажая острые кривые клыки. — Я показываю тебе свой истинный облик. Во избежание подозрений.
Ее черты стали разглаживаться — чары вейлы и вампирши возвращали своей владелице красоту, и вскоре только неровный шрам искажал прекрасное лицо Амаранты. Гермиона потрясенно молчала. У нее было ощущение, будто перед ней обнажили душу — многие ли способны вот так самоотверженно перед глазами другого человека отбросить всё напускное и фальшивое, явив свой истинный лик во всей его чудовищной неприглядности? Лишь чтобы избежать практически беспочвенных подозрений?
— Прости меня, пожалуйста, — прошептала Гермиона. — Я не хотела сомневаться в тебе. Я, кажется, скоро и сама себя начну подозревать.
— Ничего, — хладнокровно произнесла Амаранта, промакивая влажное лицо полотенцем. — Теперь только придумай поводы умывать всех своих предполагаемых предателей, и скоро дело станет ясным, — сострила она. А затем добавила: — Если, конечно, ты действительно так уж хочешь кого-либо разоблачать.
— В каком смысле? — не поняла Гермиона.
— Наилучшими побуждениями когти химер точены, — вздохнула полувейла, убирая расплескавшийся таз. — Порой потревожишь змеиное кубло — сама не рада будешь. Нехорошее у меня предчувствие, Кадмина. Недалеко до беды…
* * *
Бедолага Тэо, тоже без вины заподозренный во всех грехах, был полностью амнистирован после того, как, не задавая вопросов, согласился умыться «Гибелью воров», что и проделал на глазах Гермионы.
Пристыженная ведьма отложила волшебную палочку и стала каяться, без особого энтузиазма размышляя над тем, каким образом заставит проходить водные процедуры, например, Фреда или Женевьев Пуанкари — всё еще остающихся в списке «подозреваемых»; или как будет поливать «Гибелью воров» Нагайну, и что ей говорить во избежание донесений Волдеморту.