Дочь Волдеморта
Шрифт:
С этими словами тетушка развернулась и пошла прочь, на ходу трансгрессировав с громким отрывистым хлопком.
Это было их первой и последней встречей за минувшие восемь лет…
Глава XXXIV: Тайны Блэквуд–мэнор
Я быстро повзрослела на войне,
Из девочки вдруг обратилась в волка,
С циничной смелостью под ноги красоте
Сложила непорочность в имя долга.
И добровольно оборотнем став,
Презрев свою судьбу и добродетель,
Ушла в кромешный и жестокий ад,
Откуда не вернуться без
Мне жизнь свою и честь свою не жаль —
Без наших жертв кругом наступит сумрак.
Но только память мне мою отдай,
Уж лучше вспомнить всё, и стать безумной…
Гермиона, особенно с наступлением лета и окончанием занятий в гимназии, часто проведывала плененную Габриэль Делакур в ее подвалах.
Если долго спускаться всё время вниз, начинает казаться, что под Блэквуд–мэнор вырыт путь в преисподнюю. Зачем были созданы эти грандиозные катакомбы — много большие, чем сама усадьба, чем даже вся прилегающая к ней огромная территория? Действительно, есть ли у них конец, или какая-то магия всё еще пожирает землю где-то там, внизу, создавая бескрайние коридоры и лазы, которые никуда не ведут?..
Беллатриса рассказывала, что в детстве отец пугал ее и сестер, что за непослушание сошлет их в эти бесконечные коридоры и они будут блуждать там вечно.
Где-то в этих глубинах некогда расстались с жизнью Виолетта и Ирма Блэк, свекровь и невестка, предки Гермионы по материнской линии. В семье ходило предание, что призраки их всё еще блуждают где-то там, но не могут отыскать пути на поверхность…
Новое пристанище Габриэль, разумеется, было не столь далеко. Вполне оборудованное, комфортабельное и удобное, овитое магией, заменяющей свежий воздух и солнечный свет. С огромной библиотекой и домовиком Формозом, готовым по первому требованию доставить матери будущего наследника всё, что угодно, кроме свободы.
Воспоминания и мысли, которые могли бы превратить это заточение для Габриэль в бесконечный ад, остались в каменных шкатулках Ли Джордана. Но всё равно она напоминала Гермионе красавицу, золотыми цепями прикованную к колыбели еще не рожденного младенца.
Без шанса обрести свободу.
Гермиона неожиданно сблизилась с этой девушкой, о которой знала больше, чем та сама помнила о себе. Здесь, в усадьбе, она подсознательно предпочитала подземное общество Габриэль компании своей матери в комнатах дома. Беллатриса была чрезмерно убежденной приверженкой Волдеморта, увлеченной только им — и не утруждала себя излишним театром для выросшей дочери.
А еще леди Малфой было Габриэль жаль. Волдеморт не говорил, что собирается делать с ней после того, как родится ребенок. Уверял, что и сам еще не решил этого. Мол, если ему вздумается побыть жестоким, он ее отпустит. А на недоумение дочери пояснил:
— Сама подумай, что будет, если после этого вернуть ей всю ее память.
В конце июня Габриэль внезапно стала жаловаться на беспокоящие ее шумы, идущие будто бы из глубины катакомб. Отрывочные и нечастые, они прекращались, едва она кликала эльфа–домовика, и потому все были убеждены, что это — игра ее воображения.
— Впрочем, там могут быть призраки, — беспечно замечала Беллатриса. — Издавна считалось, что они есть там, но их никто никогда не видел. Ma grand-m`ere [142] и ее belle-m`ere [143]
142
Моя бабушка (франц.).
143
свекровь (франц.).
Усадьбу Блэквуд–мэнор отстроил в 1911 году для своего младшего сына Кигнуса и его молодой супруги Виолетты, урожденной Булстроуд, Финеас Найджелус Блэк. Переходя по наследству старшему из сыновей каждой новой семьи, владения перекочевали сначала к Поллуксу Блэку, а затем — к Кигнусу–младшему, отцу трех сестер Блэк и Лили Эванс.
К своему глубочайшему удивлению узнала Гермиона, что Альфард и Кигнус были братьями–близнецами, но последний родился на полчаса раньше, и это определило будущего владельца Блэквуд–мэнор на магическом уровне.
Кто из хозяев усадьбы создал под ней бесконечные подземные катакомбы и с какой целью, Белла, нынешняя собственница Блэквуд–мэнор по праву старшинства, не ведала. Помнила только пару преданий да страшилок, связанных с бездонными подвалами дома, утративших всякий смысл, едва она подросла.
Глубоко туда никто никогда не сходил.
Стараясь поддержать Габриэль, да и любопытства ради, а может быть, и в погоне за новыми ощущениями, Гермиона как-то явилась к матери своего будущего брата, как говорят, с вещами — планируя ночевать в ее подземных покоях столько, сколько потребуется, чтобы вычислить источник непонятных звуков или удостовериться в его мифичности. Тем более следовало приучать Генриетту снова спать саму — после смерти Люциуса леди Малфой взяла за правило по ночам быть подле дочери и теперь девочка не могла отвыкнуть от этого.
Укладываясь впервые на своей новой кровати, Гермиона в глубине души была уверена в том, что еще долго не услышит таинственных шумов Габриэль, даже если они существуют — как и в том, что они окажутся чем-то более чем обыкновенным.
Но зато она чувствовала признательность девушки. К тому же той не следовало постоянно волноваться.
Гермиона никак не могла уснуть. Лежала, глядя в потолок, в этой подземной комнате и молчала, удивляясь про себя: должна бы давно привыкнуть спать в подземельях, а тут и правда как будто что-то давит. Подумала и поняла, что это — ожидание. Скорее всего, бессмысленное.
И тут откуда-то снизу, сквозь каменную отдушину и вековые толщи гранитных плит, поднялось в комнату далекое–далекое не то шуршание, не то сопение, а может и шаги елозящего по стенам человека.
— Вы слышали, мадам Малфой? — дрогнул в темноте взволнованный, но ликующий голос Габриэль.
— Да, — произнесла Гермиона, взмахом палочки зажигая свечи и садясь на постели. — Ну-ка пошли!
— Куда? — вскинулась, загораживая проход, огромная змея Нагайна, которой Волдеморт велел находиться при Габриэль с тех пор, как та поведала ему о своих страхах.