Дочь заклятого врага
Шрифт:
Интересно, знает ли он, что она в него влюблена? Он в неё так же влюблён?
Я бы в этом не сомневалась, если бы не ночь, которую Вадим провёл со мной… Впрочем, все мужчины изменяют своим женщинам. И Филиппов – вовсе не ангел во плоти.
Мы подходим к нарядно украшенной кофейне, Вадим открывает передо мной двери. Я молча следую за ним.
Я сегодня устала и хотела бы поскорее оказаться в своей комнате. Но уйти не могу – мне почему-то интересно, что он ещё расскажет. Какой бы радостной и успешной ни была моя новая жизнь, мне любопытно,
Наверное, я растаяла от его извинений. Глупо, ведь они, конечно, ничего не меняют. Но слышать их приятно. Передо мной никто никогда не извинялся…
А ещё хочется узнать, есть ли новости от Орлова. Я почти не общаюсь с родственниками и могу только догадываться о том, что происходит у Эльвиры. Мы и в былые времена были не слишком близки, а теперь и вовсе она считает меня чуть ли не самым главным в мире монстром. Илона предпочитает отмалчиваться на вопросы о нашей старшей сестре.
Эллу можно понять – она вынуждена отдуваться вместо меня… Но к чему этот цирк? Даже если предположить, что дед, действительно, запретил продажу прииска посторонним людям, то это означает, что отец не имел права продавать его Орлову ни под каким предлогом. Дед хотел, чтобы прииск остался в семье, а не ломал жизни его внучкам и гипотетическому правнуку! Что за бредовая идея пришла в голову отцу?
Решил продавать – продавай. Зачем втягивать в свои грязные игры дочерей?
– Как ты поживаешь? – интересуется Филиппов, отодвигая мне стул и помогая сесть. – У тебя появился мужчина, – по тону непонятно, вопрос это или утверждение.
– Ой, нет… Мужчин с меня хватит, – улыбаюсь, качая головой.
Вадим, конечно, не слепой и заметил живот, хотя он пока небольшой. Догадался, что это его ребёнок и теперь ищет, кто бы взял на себя ответственность за него?
Если бы моё предположение было неверным, он бы спросил об отцовстве прямо. Не помню, чтобы он любил ходить вокруг да около.
– Правда? А как же ребёнок? – смотрит хитро, как будто подловил меня на обмане.
– Ребёнка, как показывает мой опыт, безопаснее и надёжнее вынашивать и растить без мужчины. Так гораздо спокойнее… – отвечаю уверенно.
Возможно, кому-то везёт, и они встречают любящего и хорошего мужчину. Как Нина, например, или Илона. С такими можно сколько угодно рожать и ничего не боятся.
– Не скажи. У тебя просто неправильный опыт, – адвокат говорит серьёзным тоном. – Тебе не повезло, ты встретила морального урода и из-за одного придурка разочаровалась в отношениях в принципе. Но это вовсе не значит, что все мужчины такие. Тем более, что ребёнку нужен отец.
Напрягает меня этот разговор. К чему эта демагогия? Начинаю жалеть, что подалась любопытству и пошла с ним сюда. Надо было выслушать Вадима в холле и распрощаться. Он ведь изначально всего несколько минут просил.
Мне не нужны нравоучения. Тем более от Филиппова… Я не собираюсь сравнивать его с Орловым. Однако надёжным и порядочным мужчиной я его точно не назову.
–
Что он хочет от меня услышать? И почему я надеялась, что он из деликатности не полезет мне в душу?
– Мне не хотелось бы это обсуждать… – отвечаю уклончиво.
Я не собираюсь говорить ему правду, но и врать демонстративно не планирую. В конце концов, я имею право на личную жизнь. К счастью, он мне больше не адвокат, и у меня нет обязанности сообщать ему обо всем, вплоть до цвета нижнего белья.
Филиппов молча рассматривает меня. Под его пристальным взглядом неуютно. Узнать бы его мысли… Ведь наверняка обо мне думает. А может быть даже вспоминает…
Той ночью мне казалось, что ему со мной было хорошо. Даже по наивности понадеялась, что он захочет романтического продолжения. Но утро подтвердило, что для мужчин секс – это сугубо физиологический акт. Чтобы испытать оргазм, им вовсе не нужно увлекаться женщиной. Поэтому представительниц древнейшей профессии женского пола куда больше, чем мужского.
– Срок какой? – лицо Вадима становится серьёзным, даже напряжённым.
– Пятый месяц, – я не решаюсь назвать точное количество недель, тем более, что оно ему не даст полезной информации, ведь гинекологи отсчитывают их не от даты зачатия, а от последних месячных.
Филиппов снова зависает задумываясь. Н-да… Я была лучшего мнения о скорости его мыслей.
– А ты… знаешь, кто его отец?
Более идиотского вопроса придумать трудно. Он же не думает, что я, начав новую жизнь, пустилась во все тяжкие?
– Конечно! – на всякий случай отвечаю как можно увереннее.
– И... кто он?
Что за заминки в вопросах? Он так боится услышать ответ?
– Вадим, я же сказала, что не хочу об этом говорить. Моя личная жизнь на то и личная, чтобы не обсуждать её с другими. Извините.
Если он думает, что я буду предъявлять ему какие-то претензии или просить о помощи, то он ошибается. Мне ничего от него не нужно. В конце концов, он не виноват, что я не выпила таблетки, которые он мне дал. Так что он мне ничего не должен.
Да и я не собираюсь делить с кем-то своего ребёнка. Тем более с человеком, который так сильно меня ненавидит. Ещё не хватало вовлекать ребёнка в наши сложные отношения.
Думаю, Филиппов догадывается. Но по выражению лица трудно определить его отношение к этому факту.
Мой ребёнок ему точно не нужен. Мы сейчас выпьем чай, попрощаемся и больше никогда не встретимся. Такой расклад – идеальный. И наверняка устроит нас обоих. Главное – не ляпнуть чего-то лишнего, за что он может зацепиться.
Вадим не настаивает и переводит разговор на другую тему. Но меня не оставляет ощущение, что он продолжает думать о моей беременности. Я почти уверена, что он догадывается, что других претендентов на отцовство нет. Но, к счастью, уважает мою просьбу и не возобновляет расспросы.