Дочери Ганга
Шрифт:
– Они умерли?
– Не знаю.
– Почему ты обратился ко мне?
– За тобой бежала толпа, и я подумал…
– Я не прорицатель. Я ученик Рамакришны [112] .
– Кто такой Рамакришна? – спросил сбитый с толку Джейсон.
– Великий учитель.
– И чему он учит?
– Тому, что Бог един, просто известен нам под разными именами. Что в случае необходимости брахман может принять пищу из рук шудры. Что всякая религия истинна настолько, насколько она проповедует чистоту души. Что человек не должен предаваться самоосуждению
112
Рамакришна Парамахамса (1836–1886) – реформатор индуизма, мистик, проповедник, один из религиозных авторитетов Индии.
Джейсон невольно посмотрел на свои ладони, где навсегда остались зловещие отметины.
– У нас своя иерархия, у индийцев – своя. А я… я бы хотел быть свободным от всего этого.
– Так будь свободным. Оставь все, что тебя гнетет. Преодолей условности. Ни о чем не жалей.
Джейсон задумался.
– Как тебя зовут?
– Дашан. Это означает «видеть».
– А куда ты идешь?
– К учителю, в Калькутту. А потом – куда велит он, куда направит сердце.
– Ты тоже что-то ищешь?
– Я просто присоединился к великому каравану Истины и Вечности.
– Ты сумасшедший? – с надеждой спросил Джейсон.
– Нет, – спокойно ответил Дашан. – Просто ты делаешь то, что нужно, а я то, что хочу.
– Мне приходилось убивать.
– Убийством ничего не добьешься, лишь покалечишь собственную душу.
– Но прошлое не вернуть.
– Тогда думай о будущем.
Джейсон задумался. В Калькутте находился знаменитый храм черной богини Кали, пляшущей на кладбищах и на кострах мертвых и, как ни странно, разжигающей огонь в сердцах живых. Той, что говорит, будто смерть человека не может перевесить тяжесть грехов и ошибок, но их можно исправить при жизни.
Следующим вечером, вернувшись с очередного званого ужина, Патриция Блэйд с изумлением увидела, что мундир Джейсона висит на гвозде, но его самого нет ни в доме, ни в саду. Напрасно прождав сына до темноты, женщина едва не сошла с ума от тревоги. Обнаружив, что сапоги и остальная часть обмундирования Джейсона тоже остались в доме, Патриция не знала, что и думать. Получается, сын ушел неизвестно куда и непонятно в чем.
А потом она нашла и прочитала записку, содержание которой не смогла разгадать ни она сама, ни позже – другие люди. Джейсон писал о бытии без границ, о безмятежности души, о поисках самого себя. Если б мать не знала его почерка, она бы ни за что не поверила, что он способен выдумать такой бред!
На следующий день Патриция обратилась в штаб, но там никто ничего не знал. Спустя неделю отсутствия Джейсона на службе командование пригрозило, что капитана Блэйда объявят дезертиром и разжалуют, но Патриция лишь разводила руками: она не имела понятия, где находится ее сын. По городку поползли слухи о внезапном помутнении рассудка совсем еще молодого человека, и несчастной женщине было нечего возразить.
Она умоляла командование бросить все силы на поиски ее сына, и ей отвечали, что это будет сделано (хотя бы для того, чтоб отдать его под трибунал), однако найти человека
Раскаленный поезд с грохотом и пыхтением катил по равнинам Индии. Пассажиры, как водится, сидели даже на крыше и чуть ли не свисали с дверей и окон. На станциях было пыльно, душно и жарко и почти ничего не слышно от гула толпы, криков носильщиков и воплей водоносов.
В вокзальном воздухе клубились испарения; люди усталым потоком текли к выходу. Среди них, как всегда, было много темнокожих женщин; за их руки, унизанные дешевыми браслетами, цеплялась куча детей. Рядом шли мужчины с голыми торсами, в застиранных лунгах [113] .
113
Лунга – полоса ткани, сшитая наподобие юбки и завязанная на талии. Как и дхоти, является национальной одеждой индийцев.
Арун и Сона, наняв носильщика, попросили его не спешить. Арун мог нести разве что самые легкие вещи: хотя самое страшное было позади, его здоровье восстанавливалось медленно и он еще не до конца оправился.
Они с Соной решили уехать в Патну, к Бернем-сахибу, к Хеме и Чару, если те еще жили там. Саблю Арун оставил Харшалу, хотя тот и порывался ее вернуть. Очередной период его жизни подошел к концу, и Арун больше не желал прикасаться к оружию. Супруги звали Ратну с собой, но та осталась в Варанаси. Она не теряла надежды отыскать своего мужа.
Аруна и Сону несказанно обрадовал привычный пейзаж. Все те же узкие улочки с ветхими домишками и кучей белья, чуть поникшие тамариндовые деревья, неглубокие канавы с нечистотами, неторопливые священные коровы с бусами на шее и обмотанными яркой тканью рогами, испуганно хлопающие крыльями куры.
Хема и Чару обитали на прежнем месте, но их не было дома. Велев носильщику сложить вещи в саду, Арун и Сона вместе с Латикой отправились к Бернем-сахибу, лелея надежду на то, что старик еще жив.
Окна школы оказались заколоченными, двор перед ней зарос. Супруги обнаружили Бернем-сахиба в пристройке, где прежде хранился кое-какой инвентарь. Здесь был полный беспорядок и стояла влажная духота.
Лежавший на циновке в окружении хлама старик выглядел неухоженным и больным. Он напоминал иссохшее дерево. Казалось, он вообще не встает.
Увидев Аруна и Сону, Бернем-сахиб подал голос:
– Сона! Ты ли это или всего лишь твое видение? Ты прекрасна, как лотос на заре! Ты словно осыпана лепестками роз! И ты с ней, Арун? А это ваша дочь? Какой прелестный ребенок! Значит, боги все-таки проявили свое милосердие?
– Да, они услышали наши мольбы, – ответил Арун, склоняясь над ним. – А вы как, Бернем-сахиб?
Старик махнул рукой.
– Никак. Школа закрыта, все разбежались.
– Вы так и лежите здесь целыми днями один?
– Хема с Чару заходят меня проведать, да кое-кто еще. А вы надолго?
– Возможно, навсегда. Если вновь не вмешаются какие-то злые силы.
– Мне кажется, с вас этого хватит.
– Да, нам надо где-то обосноваться, растить детей. Через несколько месяцев родится второй. Сона беременна.