Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь
Шрифт:
– Вук – скупердяй, – с усмешкой сказала владычица, протягивая Северге руку для поцелуя. – Или, быть может, он не хочет объедать голодающий народ?
Ноги Северги плохо гнулись, а за грудиной давило и жгло, но она опустилась на колено и приложилась губами к холодной руке Дамрад. Встать после этого тоже оказалось непросто – трапезная с жужжанием поплыла вокруг неё, и пришлось ухватиться за край стола.
– Что-то ты скверно выглядишь, сестра, – царапнув навью змеиными чешуйками едкого взгляда,
Сомкнутые губы Северги поймали правду-воробья прежде, чем та успела выпорхнуть: затяжная болезнь на самом деле подошла к концу, и целительницей выступила Ждана. Но к чему Дамрад и Вуку было знать, что голова Северги лежала у неё на коленях, а под потолком плыла залитая солнцем подснежниковая поляна? Разве поймут они, что такое сидеть у огня и ловить каждый вздох той, чьи пальцы способны даровать и жизнь, и смерть? Они не знали, что существует на свете такая радость – держать руки на любимых плечах и вдыхать запах кожи и волос, разгорячённых у печного пламени. Дамрад не видела настоящего солнца, её глазам было не под силу впитать его животворную мощь, а Вук… Вук посмел поднять руку на повелительницу всех подснежников на земле и должен был за это поплатиться.
Несколько тягучих тёмных капель запятнали скатерть. Проведя пальцами под носом, Северга усмехнулась. Что такое кровь? Это жизнь, которая струилась по усталым жилам и уже рвалась наружу, прочь из тела.
– Вук… У меня пальцы одеревенели, плохо слушаются, – прохрипела она, намекая на свою искалеченную руку. – В моём рукаве есть платок, достань его и вытри мне лицо, будь так любезен, зятюшка.
– Изволь, дорогая тёща. – С усмешкой Вук нагнулся вперёд, забрался когтистыми пальцами в рукав Северги и выудил оттуда комочек ткани, на котором дышал вышитый цветок с чёрными, как звёздное небо, лепестками.
Блюдо с мясом грохнулось на пол: шарахнувшись в сторону, Вук смахнул его локтем. Платок дрожал в его руке, а из складок льняной ткани поднималась головка чёрной кувшинки, покачиваясь и приветственно кивая.
– Есть мера прощаемых деяний, и ты её превысил, мой любезный родич, – сказала Северга, обнажая клыки в улыбке. – Суждено тебе умереть от родной крови, да будет по слову моему. Всю отдачу, какая может аукнуться пославшему тебе сие проклятие, я беру на себя.
Лепестки осыпались на скатерть, превращаясь в пепел. На лице Вука вздулись жилы, а глаза, бешено сверкая, вылезли из орбит. Платок упал на стол, но цветок остался в руке оборотня и блестящей маслянисто-чёрной плёнкой окутал его пальцы. Дамрад вскочила со своего места.
– Сестра, что это значит? – резко щёлкнул кнут её властно-требовательного голоса.
Торжественно-спокойное молчание улыбающихся губ навьи было ей ответом. Вук с рёвом тряс рукой, пытаясь вытереть её о край скатерти, но чёрная плёнка впиталась в кожу, покрыв кисть сеточкой сиреневых жилок. Пальцы костляво скрючились, суставы набухли, когти почернели.
– Будь
– А вот и отдача, – улыбнулась навья. – Принимаю и обезвреживаю.
«Прошу тебя, только не вступай с ним в поединок! Просто отдай ему платок и спасайся! – Руки Жданы легли на плечи навьи, робко и умоляюще поглаживая холодные пластинки доспехов. – Пообещай мне, что ты так и сделаешь!»
«Я постараюсь, княгиня».
Дыхание тающего весеннего снега окутало их вихрем белых лепестков. Северга склонилась к губам Жданы и бережно, просительно-ласково прильнула к ним своими. Ждана не оттолкнула навью, не отпрянула; её глаза сперва широко распахнулись, будто в спину ей вонзилась стрела, а потом ресницы задрожали и сомкнулись, губы податливо раскрылись.
«Я люблю тебя, Ждана. Будь счастлива».
Пальцы Жданы вцепились в поражённую иглой руку Северги, а в глазах расплескалось янтарное море мольбы.
«Обещай, что выживешь», – шевельнулись её губы.
«Ты уже подарила мне бессмертие». – С улыбкой навья отступила, и их руки разъединились.
Шаг в проход – и радужные переливы искривлённого пространства окутали Севергу. Позади осталась скрипящая дверца избушки, покачивающаяся на петлях, треск огня в печке и зябко закутавшаяся в опашень Ждана с тенью тревоги в печальных глазах.
Лёгкая улыбка приподняла уголки губ Северги, глаза спокойно закрылись. Клинок свистнул в воздухе, но за один миг до того, как он коснулся её шеи, осколок иглы достиг сердца навьи, и оно, отбив последний удар, встало.
Перед ней лежала каменная лестница с неисчислимым множеством ступеней, выбитых прямо в склоне горы. Золотисто-розовый небосклон улыбался и обнимал снежные вершины, к которым поднимались фигуры в белых одеждах; доспехов больше не было, тело Северги стало лёгким и молодым, и она пружинисто одолевала одну ступеньку за другой вместе с попутчиками.
На одной из широких лестничных площадок ей встретилась Махруд. Ветер всё так же трепал длинную чёрную прядь волос, струившуюся из-под наголовья плаща, а глаза мягко сияли улыбкой.
«Ты спрашивала, что это за штука – любовь, – сказала она, не двигая губами, и её голос звучал в голове Северги песней горного ветра. – Любовь – это дорога, которую не каждый осилит».
Северга вдыхала запах снега с вершин и подставляла лицо лучам неяркой, уютной, ласково зовущей зари.