Додо
Шрифт:
— Хе–хе–хе–хе.
Это была Салли.
Да, именно так я познакомилась с Салли, и она спасла меня от намного большего, чем петля.
Я думала, что никакой надежды во мне не осталось, но поверьте, когда я внезапно столкнулась с тем, что представляло собой бытие Салли, мой взгляд на мир изменился. Если столь несуразная личность твердо надеялась выбраться отсюда и выжить, я не имела права опускать руки. Она стала смыслом моего существования, и благодаря ей я в муках разродилась некоторой жизненной позицией, которую сочла философской — той формой отрицания, которая, после нескольких
Альтернатива тут простая. Вы можете быть или внутри, или снаружи. Я выбрала быть снаружи.
Я увидела тонкий силуэт, приближающийся к номеру 15 по авеню Виктора Гюго. Это было кстати — меня уже тошнило от моей жизни. Я подошла к молодому человеку, который как раз вставил ключ в дверную скважину, и спросила:
— Извините, это дом месье Мейерганца?
Он глянул на меня и отпрыгнул в сторону.
Я впервые задумалась над тем, что надо сменить стиль — хотя бы пока не улажу это дело.
— Мое имя вам ничего не скажет, — добавила я любезно, — меня зовут Доротея Мистраль, и у меня назначена встреча…
— Напротив, — ответил он, серьезно на меня глядя. — Я отлично знаю, кто вы. Заходите. Мне как раз нужно кое–что вам сказать.
От первого взгляда на Ксавье Мейерганца у меня отнялись и ноги, и язык. Придется пояснить.
14
Я не слишком чувствительна к мужской красоте, но тут…
Очень молодой человек в ярком свете фонаря, контрастно смешавшем свет и тени, заставил меня затаить дыхание на целую вечность, равную удару сердца. Нищета, грязь, эгоизм, грубость и сам пессимизм моей жизни на улице превратили мое сердце в камень. По крайней мере, я так думала. До Ксавье.
У него было беспокойное лицо. Возможно, из–за резких теней на щеках. Высокий лоб, прямые густые брови над огромными зелеными или синими глазами — точно я сказать не могла, а позже обнаружила, что они меняли цвет так же стремительно, как меняется весеннее небо. Длинный нос с горбинкой между довольно широко расставленными глазами лишал изящные черты лица излишней конфетности. Рот большой и пухлый, очень чувственный. Кошачий, почти треугольный, подбородок свидетельствовал о наличии характера. У него были пепельные светлые волосы, и отдельные беспорядочные пряди прилипли к чуть влажным вискам. Высокий, под метр девяносто, на первый взгляд.
Он открыл дверь и пропустил меня вперед.
В те времена, когда я ходила в кино, некоторые фильмы во мне возбуждали нечто более таинственное, нежели привычные страх, смех или слезы: «Носферату», «Красавица и чудовище» [13] . В какое–то мгновение ты пересекал границу иного измерения, чужого и знакомого. Как если бы ко мне подошел призрак, намного более реальный и могущественный, чем Поль.
Несколько секунд я стояла в темноте, а когда вспыхнул свет, обнаружила мрачный роскошный холл с резными деревянными панелями, освещенными настенными светильниками в форме факелов. Слева огромная лестница, покрытая красным ковром, закрепленным медными прутьями. По обеим сторона холла высились двойные массивные двери.
13
«Носферату — симфония ужасов» (1921) — первая экранизация романа ирландского писателя Брэма Стокера (1847—1912) «Дракула» немецкого режиссера Фридриха В. Мурнау (1889—1931). «Красавица и чудовище» (1946) — фильм французского поэта, художника и кинематографиста Жана Кокто (1889—1963).
Ксавье открыл правую и зажег свет в гостиной–библиотеке, где ковры устилали пол в несколько слоев, как знак неоспоримого достатка. Перед камином из резного дерева —
14
Жюли Рекамье (1777—1849) — хозяйка знаменитого парижского салона в эпоху Наполеона, где собирались именитые политические деятели, писатели, поэты и художники. Ее знаменитые портреты сейчас находятся в Лувре, на одном из них, кисти Ж.Л. Давида, мадам в античном платье полулежит на кушетке с двумя возвышениями, одно — в изголовье, другое — у ног. С тех пор кушетки такой формы получили ее имя.
В свое время я бывала в богатых домах, но вроде бы утеряла навык. Я едва осмеливалась ступить на толстые ковры, у которых ворс становился дыбом от близости моих грязных подошв.
— Доротея…
Голос был неуверенным. Я повернулась к Ксавье.
— Я могу вас звать Доротеей? Меня зовут Ксавье. Я сейчас приду.
Я так боялась сломаться под напором чувств, что сфокусировала взгляд на его левом ухе — идеальной формы, чуть заостренном.
Я на все отвечала «да». Он исчез.
Я чувствовала себя совершенно размякшей, голова кружилась от нелепой надежды. А вдруг мне удастся найти свое место в этом мире изобилия и покоя?
Сын Хуго принял меня спокойно. Он вроде бы знал, кто я. Наверно, его мать умерла, позволив тем самым Хуго рассказать обо мне своему сыну. Сначала он испугался моей гротескной одежды, но проявил такую обходительность, такую до слез трогательную мягкость…
Я осталась стоять из страха испачкать или, того хуже, сломать что–нибудь, если попытаюсь где–то пристроиться. Сложила руки на груди. Мне было стыдно моих черных от грязи ногтей, слишком длинных, сломанных. Потом спрятала за спину красные корявые ладони и сжала бедра, потому что от волнения или по зову природы ощутила настоятельную необходимость срочно помочиться. Помочиться в настоящем комфортабельном туалете. Я была как во сне.
Я вышла, прошла вдоль лестницы.
— Хотите посмотреть дом?
Меня остановил звонкий веселый голос. Я подняла лицо к молодому человеку, спускавшемуся по лестнице. Он снял кожаную куртку. На нем были джинсы и свитер с угловым вырезом, надетый на голое тело. Он был в носках.
Не ожидая моего ответа, он продолжил:
— Хотите что–нибудь выпить? Виски, апельсиновый сок? Может, чего–то горячего. Можно устроиться на кухне. Там как–то спокойнее. Туалет! — возрадовался он, догадавшись. — Вы ищете туалет.
— Да.
Спасибо за верную догадку. Я бы ответила «да» на все.
Он открыл мне дверь позади лестницы, уточнил, что кухня дальше прямо. Я могу ориентироваться по лампам.
Я зашла в огромную туалетную комнату. Всю в мраморе от пола до потолка, включая раковину. Полотенца с вышитыми инициалами, ароматное нетронутое мыло. На стенах гравюры, изображающие исключительно розы. И тут во мне что–то сломалось. От такой изысканности потянуло блевать.
Я засучила рукава, умылась с ароматным мылом под сильной струей воды. Одним запахом больше, одним запахом меньше — для меня значения не имело. Причесалась длинной расческой из слоновой кости, которой затем поскребла между лопатками. Зашла в туалетную кабину и, не закрывая двери, громко пописала. Открыла маленький шкафчик — наверно китайский, судя по кривляющимся драконам на дверках.