Догма кровоточащих душ
Шрифт:
Пилот чувствует свое бессилие.
– "Пилигрим", как слышите, "Пилигрим"...
Потусторонний голос, надоедливый и совершенно чужой, потому что их время пришло. Они, люди, последняя ошибка, и черная птица осознает это.
Они - единое целое с пилотом, и только поэтому пилот еще жив. Но далекий голос уже нашептывает, соблазняет, черные крылья напрягаются, дышат турбины, оставляя белесый след, тело машины напрягается, правое крыло вздымается круто вверх, левое опускается круто вниз, и хрупкая птица вонзается в воздух.
– "Пилигрим",
Стучит механическое сердце. Стучит живое сердце. Краткий унисон временного союза, а внизу расплывается серое пятно, прорастает ложноножками, которые чуют близкую жертву.
– "Пилигрим", ответьте, "Пилигрим"!
– Мы потеряли его!
Пилоту хочется смеяться. Перегрузка вдавливает в ложемент, маска впивается в лицо, пальцы готовы сорваться со штурвала...
Они его потеряли!!! Они его потеряли!!! Ха-ха-ха!
Он освободился из-под ненавистной опеки, он возвращается туда, откуда он вошел в этот мир, возвращается в лимб, в сфироты, чтобы окончательно разъединиться, распасться на душу и тело. Вокруг него нет черной оболочки, она рассыпалась на мелкие осколки, и теперь только черный шестикрылый ангел держит его за руку, и они продолжают последний и такой чудесный полет!
– Еще один разведчик потерян, господин канцлер.
– Сколько мы уже потеряли?
– Четыре машины, господин канцлер.
– Причина?
– Точно не установлена. Похоже на внезапный отказ двигателя. Словно самолет вышел из анима-коридора.
– Поднимайте следующее звено. Мне нужны данные о том, что происходит в Хэйсэе.
– Но, господин канцлер...
– Что еще?
– Смею рекомендовать воздержаться от полетов до полного выяснения причин. Иначе мы рискуем потерять лучших пилотов.
– Генерал...
– Да, господин канцлер!
– Поднимайте следующее звено.
А черные обломки попадают в объятия изголодавшегося ничто. Ложноножки обнимают, обволакивают металлические семена, погружаются в недра серой пустыни. Так древний моллюск пытался избавиться от раздражающей боли попавшей в раковину песчинки, обволакивая ее слой за слоем сверкающим перламутром, превращая в драгоценность, которой сам не знал цену.
Мертвая жизнь дает мертвые всходы, и вот уже сквозь поверхность техиру тянутся черные ростки, металлическая поросль нового мира. Вращаются крошечные шестеренки, вытягивающие легкие лепестки алюминиевых соцветий, искрят пьезокристаллы, прогоняя по проводам стеблей импульсы псевдожизни.
Техиру отступает от нового оазиса, точнее - преображается вместе с ним, принимает его форму, наполняясь механическим содержанием расширяющейся мертвой вселенной.
Шестикрылый ангел парит над механическим урожаем, касается его черными руками и чувствует уколы новой жизни.
– Итиро прав, - говорит Азраил. Сверкающие цветы отражаются в его глазах.
– Они - совершенство!
12
– Смерть не знает ни места, ни времени, Агатами, - говорит Итиро, и Агатами теснее прижимается к нему.
– Смерть всегда неуместна и всегда безвременна. В этом
– Зачем тебе нужная я?
– она касается губами его губ.
– Разве механическому ангелу будет ведома смерть?
– Нет. Смерти больше не будет. Ржавчина, распад, переплавка, расширение вселенной, взрывы звезд, мертвое и бессмысленное вращение ледяных тел, прямая стрела необратимой энтропии, где нет места тем, кто будет задавать глупые вопросы.
Итиро распахивает крылья, и вот они уже летят над угасающим миром, где в надвигающейся тьме робко поблескивают редкие искорки.
– Что это?
– спрашивает Агатами. Она чувствует в них нечто волнующее, притягивающее.
– Души, конечно же, души, моя милая Агатами. Те, что дожидаются возвращения в сфироты, где все они останутся навечно запечатанными.
– Значит, людей уже не будет?
– Агатами становится грустно.
– Нет, моя милая Агатами. Я больше не нуждаюсь в этой гипотезе. Мир может прекрасно существовать и без людей. Они исчезнут, но не грусти о них. Они будут счастливы и не заметят собственной пропажи.
– Не будет и меня?
Итиро нежно целует ее.
– Разве ты не привыкла к тому, что человек умирает каждый день, каждое мгновение? Разве так трудно осознать, что тот, кто просыпается утром в твоей оболочке, уже не ты сама? Это ведь тоже смерть, возможно еще более страшная и коварная, чем та, которая разрывает тело и душу.
– Мне страшно.
– Ангелу смерти не может быть страшно. Возьми меня за руку, и я покажу тебе всю красоту уходящей жизни...
...В доме полумрак. Спят люди. Обычный сон обычных людей. Маленькая девочка скинула жаркое одеяло и разметалась на матрасе. Агатами наклоняется над ней и узнает саму себя. Маленькая Агатами. Она беззащитна, но время ее еще не пришло. Однако здесь и сейчас уже много тех, чье время истекло, и Агатами также ясно видит их - пожилые и молодые, мужчины и женщины, которым пора утратить единство души и тела.
Смерть хитра. Она находится слева, на расстоянии вытянутой руки, и дедушка Пекка ее отлично видит. Он кивает ей, как старой знакомой, но Агатами закрывает ладонями лицо, траурные крылья обнимают ее.
– Что вы хотите?
– спокойно говорит дедушка, но слова его обращены не к ней.
– Простите, учитель, но нам приказано...
– человек склоняется в почтительном поклоне.
– Кто-то будет оставлен в живых?
– дедушка Пекка отвлекает убийц, и Агатами видит среди них тех, кто уйдет из жизни вместе с обитателями этого дома.
– Никто, учитель.
Дедушка Пекка с преувеличенной стариковской медлительностью, неуклюжестью поднимается с постели. Когда он встает, двое из тех, кто окружает его, уже находятся в объятиях ангела смерти.
– Что я должна с ними сделать?
– восклицает Агатами. Она смотрит, как ее помощница - агония щекочет их пятки, и умирающие смеются. Это смех, понимает Агатами, это только смех, то, что живые принимают за предсмертный хрип.
– Что я должна сделать?
– отчаянно вопрошает еще неопытная смерть, и ответ снисходит на нее.