Догма кровоточащих душ
Шрифт:
– Я перед вами в неоплатном долгу...
– Мико. Меня зовут Мико. Я ненавижу это имя. Оно похоже на обидное прозвище!
– Хорошо... Мико.
– Вот мой номер телефона, - Мико взяла руку Акуми, украдкой огляделась, стремительно наклонилась и поцеловала ее в запястье. Между пальцев осталась сложенная бумажка.
– Я обязательно позвоню, - сказала Акуми. Такой напор со стороны почти незнакомой девушки ее удивлял, но нисколько не испугал. Она больше ничего не боялась. Страх растаял в лавовых реках.
Мико взяла ее под руку, и они двинулись навстречу втекающему внутрь людскому потоку. Акуми внимательно смотрела на лица, но
– Мико, вы не знаете, кто-нибудь вышел с уровня "А"? Там располагались испытательные стенды...
Мико покачала головой.
– Я не слишком хорошо ориентируюсь здесь. Я ведь только врач. Но я попытаюсь узнать!
– девушка заглянула в глаза Акуми.
– Я обязательно попытаюсь узнать!
– Спа...
Акуми не закончила слова, потому что злым и жестоким чудом все вокруг внезапно изменилось. Как будто кто-то сдернул, разорвал одну декорацию и тут же заменил ее другой. Был ангар, наполненный ранеными и спасательными бригадами, и на его месте возник огненно-льдистый ад.
От чудовищного взрыва содрогнулся мир. Земля под ногами корчилась, обжигающий смерч ослепительной змеей с жадно распахнутой пастью прошелся по ангару, выдирая людей из их кроватей, срывая с мест, как надоевших кукол в игрушечном домике, комкая и подбрасывая вверх, где изломанные фигурки вспыхивали разноцветными фейерверками.
Стен и крыши не было, лишь клубилась вокруг пыльная тьма, в которой двигались титанические фигуры. Густая мошкара вертолетов окружала их, щекотала свинцовыми плетями пулеметных очередей, но титаны отмахивались световыми хлыстами, каждое движение которых взрывало воздух, расшвыривало неповоротливые летающие машины, разгрызало их прозрачными челюстями ударной волны и отплевывало бесформенной шелухой.
Тишина.
Царила невозможная тишина.
Акуми с удивлением оглядывалась и не могла понять, почему все внезапно лишились голоса. Раззявленные рты, искалеченные тела, оторванные руки и ноги, влажные тряпки, похожие на перепутанный клубок червей внутренности. Анатомический театр! Лишь Акуми продолжает стоять невредимой посреди сцены. Что-то царапает ей колени, она смотрит вниз и видит Мико. Точнее то, что от Мико осталось. Неужели этот ополовиненный уродец - Мико?! Обезумевшие глаза смотрят на Акуми, изломанные пальцы тянутся вверх, а из нижней половины того, что осталось от девушки, многочисленными фонтанами бьет кровь.
А в это время остатки стены проламываются, и по мертвым и еще живым телам тяжело ступают боевые "мехи", впиваясь прожекторами в клубящийся туман и совсем не обращая на то, что их массивные трехпалые лапы давят, давят, давят людей! Тяжелая отдача ракетных залпов заставляет "мехов" приостановить свой ход, крепче вдавиться в землю, раздирая ее стальную оболочку.
Акуми зажимает уши и кричит, но тишина продолжает обволакивать ее волшебным коконом. Она делает шаг, еще, мертвые пальцы Мико соскальзывают с ткани брюк, Акуми поворачивается и бежит, спотыкается, падает в кровавые лужи, каким-то чудом поднимается и бежит, бежит по мертвым и живым, ибо нет между ними разницы, ибо никто не сможет выскочить из-под молота, который со всей силой обрушивается на наковальню.
Три молота. Три молота одновременно обрушивается на наковальню, сминая, плюща, давя "мехов", подбрасывая их, словно игрушки, и ударами огненных плетей расчленяя на крошечные осколки
Стена пламени готова настигнуть Акуми. Голодный зверь распахивает пламенную пасть, чтобы сомкнуть раскаленные зубы на затылке девушки, но внутри нее внезапно разворачивается пружина, выстреливает, подхватывает Акуми и несет на широких крыльях сквозь первичный хаос, в котором умирает старый и рождается новый мир, несет сквозь глыбы и осколки, когда-то бывшими защитными сооружениями, самолетами, танками, "мехами", сквозь бесчисленные тела, облаченные в смятые панцири, похожие на раздавленных ногтями гнид, несет прочь в темноту, где еще можно дышать и даже жить...
8
Киотский парк считался самым большим из парков, расположенных в мир-городе. Пожалуй, его стоило назвать настоящим лесом, так как, помещаясь в самом сердце урбанизированного рая, парк, тем не менее, оставался необустроенным, диким и, в какой-то степени, зловещим.
Днем, когда светло, и небо нависает над деревьями синей вуалью, расшитой многочисленными сапфирами, окраины парка наполнялись гуляющими горожанами - мамашами с колясками и маленькими, визжащими от восторга детьми, степенными клерками, сидящими на лавках, дожевывая свои скудные обеденные пайки, стариками и старухами, которые одобрительно или неодобрительно (в зависимости от настроения) разглядывали кричащую малолетнюю братию.
Вся эта публика предпочитала держаться выложенных плитами дорожек, по бокам которых стояли лавки, урны, а на редких полянках возвышались разноцветные горки и кафе.
Те же, кто уже слишком стар для беззаботной возни в траве, но еще слишком молод для бездумного поедания сухих бутербродов и прогулок с колясками, предпочитали сворачивать на еле заметные тропинки, которые вели вглубь леса. Там тоже текла своя жизнь, более бурная, яркая, невоздержанная, словно окружающие деревья пробуждали в подростках глубоко запрятанные звериные инстинкты, превращали их в жестоких и любвеобильных лесных созданий.
Тэнри всегда любил ходить сюда. Кто его привел в парк в первый раз, он, конечно же, уже не помнил. Скорее всего, это был организованный выход на природу (так официально называлось мероприятие), устраиваемый для питомцев приюта. А может быть, кто-то из временных родителей, принявших Тэнри на выходные, решил сделать стриженному и угрюмому ребенку столь щедрый подарок.
Вид деревьев, травы, заросших тропинок, кустов настолько очаровал его, что он пользовался любой возможностью, лишь бы вернуться туда. Иногда благодаря слезным просьбам временных родителей, иногда милостью отдельных учителей, которые, растроганные видом грустного, но прелестного дитя, выкраивали некоторое время из своей личной жизни, брали Тэнри за ладошку и гуляли вместе с ним по аллеям.
Но затем наступила пора побегов. Угловатый подросток уже не вписывался в рамки узаконенного милосердия, и все чаще и чаще оставался на выходные, праздники и каникулы в приюте среди других таких же бедолаг. Поэтому ничего не оставалось, как на свой страх и риск дожидаться ночи, тихо выбираться в окно и крадущейся тенью пересекать территорию приюта, прячась среди многочисленных мастерских, за грудами тюков, штабелями коробок, в которых хранились заготовки для небольшой школьной фабрики.
Его, конечно же, ловили и возвращали назад. Его наказывали, но он снова сбегал, продвигаясь по каменным джунглям, как перепуганный зверек, потерявший дорогу к дому.