Догма кровоточащих душ

Савеличев Михаил Валерьевич

– А вдруг что-то случилось? Может быть, ее надо спасать?! И ты так спокойно об этом говоришь?!
– глаза Сэцуке готовы были наполниться слезами. Тэнри хорош, но и сама Сэцуке тоже хороша - лучшая и вообще единственная подруга исчезла, а она тут всякие глупости любовные себе воображает и глинтвейн попивает!

Слезы все-таки не удержались и поползли по горячим щекам.

– Подожди, подожди, Сэцуке! Ты что?!
– такие внезапные переходы от кокетства до рева пугали Тэнри. Девчонки они, конечно, девчонки и есть, никогда нельзя

предугадать, как они себя поведут в следующую секунду, но Сэцуке определенно претендовала на рекорд по скорости перемены настроения.

– Это я во всем виновата, - всхлипывала девочка.
– Я всегда во всем виновата...

– В чем виновата?!
– Тэнри сунул ей в руки салфетки, и Сэцуке прижила их к глазам.
– Ты ни в чем не виновата, Сэцуке. Это мы перед тобой виноваты! Я не знаю, почему так тогда получилось, но...

Приступ отчаяния оказался на этот раз скоротечным. Сэцуке вытерла слезы, кинула мокрые салфетки в пепельницу и глотнула глинтвейна. Напиток уже остыл.

– Так бывало, - сказал Тэнри успокаивающе.
– У Агатами есть свои дела. Она вернется.

– Какие могут быть дела у девочки четырнадцати лет?
– осторожно спросила Сэцуке.

– Да мало ли, - уклончиво ответил Тэнри и пододвинул к себе мороженое.
– Сэцуке, а ты... ты ничего не помнишь?

Сэцуке посмотрела на Тэнри. Мальчик был бледен и кусал губы.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну... ну, например, как ты... как ты летела в Хэйсэй, например?

– Обычно летела. Как все. На дирижабле. А что?

– Спокойно долетели? А то я слышал, что иногда погода бывает плохая, то, се...
– Тэнри определенно пытался что-то выведать, нечто для него важное, но прямой вопрос задать не решался.

– Ничего особенного я не помню, - сказала несколько раздраженно Сэцуке.
– Мы летели с папой, и весь рейс я проспала. Как только сели на дирижабль, я сразу уснула. Проснулась уже в Хэйсэе. Так что...

– Вот и хорошо, - обрадовано сказал Тэнри.

– Ничего хорошего, - буркнула Сэцуке.
– Мне до сих пор обидно, что я ничего не видела. Когда еще удастся полетать на дирижабле?

14

– Все свободны, - сказал Марихито, вытирая вспотевший затылок мятым платком, - а вас, Бензабуро, я попрошу остаться.

Задвигались, заскрипели стулья, зал для оперативных совещаний заполнился голосами, кто-то смеялся, кто-то угрюмо бурчал, но так, чтобы руководство, восседавшее под картой района, испещренной тревожными красными кружками, ничего не услышало.

– Готовься к получению фитиля, - похлопал по плечу Бензабуро Икки.
– В чем ты опять провинился, несчастный?

Бензабуро захлопнул папку:

– Руководству виднее. Сегодня моя очередь, завтра будет твоя.

Икки хохотнул.

– Ну уж нет, дружок, после разговора с тобой начальство обычно выпускает столько желчи, что три последующих дня будет объявлять только благодарности.

Что

верно, то верно. Почему-то он, Бензабуро, вызывал у господина Марихито столь искреннее чувство раздражение, что после каждого разговора с подчиненным шеф полицейского участка пребывал в исключительно благостном настроении, довольно мягко обходясь даже с самыми злостными нарушителями внутреннего распорядка службы.

Икки уже давно предлагал всем сослуживцам на каждую встречу Марихито с Бензабуро сбрасываться последнему на дармовую выпивку. Как громоотводу начальственного гнева.

Господин Марихито изволил изучать рапорт Бензабуро. Бумага была испещрена раздраженными красными пометками.

– Господин Марихито, - начал было Бензабуро, но шеф что-то нечленораздельно прорычал, и Бензабуро пришлось замереть в чрезвычайно неудобном полупоклоне. Красный карандаш продолжал победное шествие сквозь вертикальные поросли иероглифов.

Каждое отчеркивание заставляло Бензабуро болезненно морщиться.

– Я могу объяснить, господин Марихито, - но очередная попытка была также прервана раздраженным рычанием. Близилась не гроза, а шторм - с молниями, ветром, вполне вероятно, что даже с комканьем тщательно написанного рапорта и швырянием его в мусорную корзину. В лучшем случае.

Но вот экзекуция рапорта подошла к концу. Теперь он напоминал жертву маньяка, изрешеченную множеством ножевых ранений.

Господин Марихито брезгливо взял бумагу двумя пальцами и покачал ею перед носом склонившегося в еще более глубоком поклоне Бензабуро.

– Это что такое?
– осведомился шеф.

– Мой рапорт, господин Марихито, - смиренно признался Бензабуро.

– Это - не рапорт, - веско сказал шеф.
– Это - сочинение безграмотного школьника на тему "Как я провел каникулы у дедушки".

– Да, господин Марихито. Как вам будет угодно, господин Марихито.

Пот обильно заструился по бульдожьим щекам шефа. Как бы его удар не хватил, с раскаянием подумал Бензабуро. Главное - не перечить и не возражать. Хранить спокойствие и смирение.

– К вашему сведению, Бензабуро, - прохрипел шеф, - подобные рапорты следовало бы публиковать в юмористической газете, прославляющей наш труд. Те пасквили, которые они там сочиняют, не идут ни в какое сравнение с вашими опусами!

– Да, господин Марихито.

А что такое опус? Надо будет спросить у Икки. Опять какое-нибудь неприличное словечко, как и этот... как его... "пасквиль".

Шеф чуть ли не любовно разгладил мятый листок, расправил уголки и ловко сложил из него журавлика. Черно-красная птичка получилась пугающей.

– Когда вы последний раз видели Ерикку?
– прорычал господин Марихито.

Бензабуро сказал.

– Значит, вы последний, кто с ним встречался?

– Да, господин Марихито, думаю, что я был последним, - сказал Бензабуро, все еще не понимая, куда клонит шеф.