Догма кровоточащих душ
Шрифт:
"Лишу премии, - пообещал себе Танаки, слушая Идзуми.
– Пусть без премиальных полетает. Гусь".
"Только попробуй еще раз подкатиться, - злорадно подумала Юри.
– Я тебе покажу и кошечек, и кисок, и кобыл с хвостами".
Идзуми, не подозревая, что относительно его дальнейшей судьбы уже приняты столь чересчур строгие и, возможно, поспешные решения, продолжал:
– Бежим мы туда и видим, что дела принимают несколько иной оборот. Улицы перекрываются бронетехникой, везде пятнисто-зеленые в полной амуниции, собаки, прожектора. Ну, думаем,
– Как переживаете?
– переспросил вполне невинно Танаки.
Идзуми запнулся, поискал на столе хоть что-то, дабы еще раз смочить горло, выхватил у Юри вазочку и сделал глоток окончательно растаявшего мороженого.
– Страшно, кэп, страшно переживаем, - пояснил пилот, вытирая салфеткой усы.
– Не перебивайте меня пока...
– Мы не перебиваем, мы слушаем, - ласково сказал Танаки. Теперь он раздумывал над судьбой премиального вознаграждения Идзуми по итогам сезона.
– Так вот, там армия разворачивает свои боевые порядки. Останавливают нас, спрашивают - кто такие... Мы, естественно, вежливо отвечаем - так-то и так-то...
– Фу, - сказала Юри, - что я слышу! Чтобы наши пилоты вежливо отвечали там каким-то сухопутным крысам! Позор воздушному флоту!
– Да, Идзуми, это нечто неправдоподобное, - согласился Танаки. Столь нехитрая уловка называлась - "брать за жабры", и Идзуми в нее попался.
– Ну, хорошо, хорошо! Ничего мы вежливо поначалу не отвечали, а стали прорываться сквозь оцепление. Дерутся "пятнистые" паршиво! Понабирали какую-то деревенщину с окраин, дали по автомату и пачке галет, и назвали элитными спецчастями! Тьфу! Молокососы! Прорвались сквозь первое оцепление, а там...
– Идзуми помрачнел и отхлебнул еще мороженого.
– А там - "панцирники" в полной красе своими глазищами светят. Перед баром вообще не поймешь, что творится - все на земле лежат, прожекторы, вертолеты... В общем, кэп, я единственный ушел. Тихо, тихо, огородами.
– Ты хочешь сказать, что всех арестовали?
– спросил Танаки.
– Точно, кэп, всех. "Панцирники" и арестовали.
– За драку?
– Нет, не за драку. "Панцирники" такими мелочами не занимаются.
– Тогда за что?
– Сейчас узнаем, - сказала Юри и кивнула в сторону улицы, где на полном ходу проскакивали хищные, приземистые силуэты многоколесных броневиков. Тишина наполнялась ревом машин, воем сирен и лязганьем чего-то железного.
Около кафе притормозил четырехместный открытый "Субару", откуда выскочили закованные в панцирь фигуры. Звякнул колокольчик входной двери.
Идзуми дернулся, но Танаки положил ему на плечо руку.
– Спокойно, пилот, спокойно.
Красные точки лазерных прицелов заметались по кафе. Хлопнула дверь в служебные помещения, и оттуда вышла мама-сан в сопровождении кланяющейся прислуги.
– Что угодно, господа?
– вежливо спросила мама-сан, но волк бесцеремонно отодвинул ее дулом пулемета и пошел к столику, где сидели Танаки, Юри и Идзуми.
Широкое пулеметное дуло легло поперек столешницы. От него ощутимо пахло
– Ваши документы, господа, - сказал волк. Еще две фигуры в звериных масках появились за его плечами.
Возражать было бесполезно, и экипаж "Альбатроса" молча положил на стол удостоверения.
– Можно узнать, в чем дело?
– спросил Танаки, наблюдая, как волк ловко просматривает их данные по вычислителю, прикрепленному на запястье. Дуло пулемета дернулось, и тяжелая машинка угрюмо посмотрела на капитана.
– Вы не имеете права нас задерживать, - сказала Юри, и глаза ее сузились. Не девушка, а фурия.
– Мы не граждане Киото.
Волк сунул их карточки в нагрудный клапан.
– В соответствии с распоряжением Имперской канцелярии в Киото введено военное положение. Все, кто не является гражданином Киото, объявляются интернированными вплоть до специального распоряжения, - волк пристально посмотрел на каждого, но Танаки, Идзуми и Юри не двигались.
– Вы арестованы, господа. Прошу следовать за мной.
– Я протестую, - внезапно сказал Идзуми.
– Идзуми, - предупреждающе покачал головой Танаки.
– Я протестую, - уже громче сказал Идзуми и медленно поднялся. Кулаки сжаты, зубы оскалены.
– Слышишь, волк?! Я протестую!!!
Волк сделал какое-то ленивое движение, и Идзуми обрушился на столик, разбрызгивая кровь. Юри завизжала.
– Протест отклоняется, - сказал волк.
2
– Я не знаю, что тогда произошло, Сэцуке, - сказал Тэнри.
– Я не знаю, как оправдаться...
Они все трое сидели за маленьким низким столом и ели лапшу. Точнее, перемешивали ее палочками, так как особого аппетита ни у кого не было.
Рюсин с преувеличенной серьезностью изучал каждый кусочек редьки, прежде чем отправить его в рот. Он тоже чувствовал ужасный стыд. Стыд за то, что они сделали. Или НЕ сделали?!
Сэцуке смотрела в чашку и не поднимала на них глаза. Больше не было ни грусти, ни восторга. Осталась лишь опустошенность, как после изнурительного труда. Все происходило не с ней, ее тогда не существовало, она была лишь пустой оболочкой, плавающей в каком-нибудь чане, куклой, болванкой, на которую еще не записали душу.
Имела ли она право обвинять Тэнри? Наверное. Но с другой стороны, не произойди тогда... не произойди тогда убийства, то на свет бы не появилась она, Сэцуке-два (или три?). Тэнри стер ее и одновременно позволил ей жить.
– Словно наваждение, - повторил Тэнри.
– Словно кто-то сжал мою руку... Это, конечно, не оправдание...
– Не оправдание, - тихо сказала Сэцуке. Лапша казалась безвкусной.
Почему-то Тэнри казалось, что Сэцуке должна была сказать, мол, не о чем говорить, друг мой Тэнри, что сделано, то сделано, тем более что это ведь была не совсем я... Подленькие мысли, гадкие желания. От них сводило челюсти, и пылали щеки, но мальчик ничего не мог поделать. Испуганный Тэнри жаждал оправдаться, жаждал выложить на стол все свои мнимые козыри и крикнуть в лицо девчонки...