Догма кровоточащих душ
Шрифт:
Во сне был разгар лета. Зеленые деревья купались в ярком свете. Выложенные плиткой дорожки в парке так нагрелись, что хотелось снять сандалии и пойти по ним босиком.
3
– Меня всегда так называли, - пожаловался Бензабуро.
– Представляете? Представляете, если ребенка постоянно называют лжецом? Или дураком? Или молокососом? Что из него вырастет? Лжец, дурак и молокосос.
Бармен кивнул, то ли в знак согласия, то ли просто так - от общей нервности от надоевшего до смерти посетителя. Бензабуро постукал пальцем по стакану. Горлышко бутылки
– У вас здесь хорошо, - проникновенно сказал Бензабуро, подлизываясь к молчаливому собеседнику, лишь бы он вот так и дальше продолжал возвышаться над стойкой, внимая полупьяным речам.
– Мне здесь нравится. Бывают совсем тухлые места... Это я так их называю - тухлые. Они, конечно, не тухлые, но все равно, полны всяческой гнили.
Бармен поставил рядом со стаканом большую чашу с лапшой. От нее поднимался пар. Пахло остро и бодряще.
– Эй, эй, я не заказывал, - Бензабуро обеспокоено постучал себя по карманам в поисках кошелька.
– За счет заведения, - сказал бармен.
– С любезного разрешения мамы-сан как постоянному клиенту.
Голос у человека за стойкой звучал вполне обычно, хотя Бензабуро казалось, что он должен быть каким-то выдающимся, непохожим на других. Человек, умеющий столь терпеливо хранить молчание, при этом располагая клиентов к безостановочному излиянию души под такое же безостановочное возлияние, просто обязан владеть чудесным тембром. Хотя, собственно, почему?
Бензабуро облизнул палец и потыкал им в просыпанный сахар. Желтоватые кристаллики налипли на кожу, и он засунул палец в рот. Слаще не стало. На языке было противно и сухо - ясный признак злоупотребления алкоголем. Вот Бензабуро и докатился до алкоголизма. Бедный, бедный Бензабуро. Маленький лжец, как его называла бабка.
– Иди ко мне, мой маленький лжец, - ласково говаривала она, но за этой ласковостью таилась угроза в очередной раз получить узким ремнем по спине. Длинным, узким ремнем поперек лопаток. Не столько больно, сколько обидно.
Теперь-то Бензабуро понимал, что в этом и заключалось его спасение. Он должен был научиться молчать.
– Я должен был научиться молчать, - сказал Бензабуро и отхлебнул из чаши с лапшой.
– Вы умеете молчать, друг мой, в вас еще есть презрение к болтающим посетителям. И я не говорю, что это плохо!
– Бензабуро замахал руками. Краешек рукава плаща угодил в выпивку. Бензабуро посмотрел на расплывающееся пятно, попытался лизнуть его, но плащ не давался.
– Я - неряха, - Бензабуро хохотнул.
– Я неряшлив в работе, я неряшлив в любви. А Айки - маленькая богиня плодородия... Знаете почему?
Бармен положил перед Бензабуро стопку салфеток.
– Благодарю, - Бензабуро церемонно и не без изящества (по его мнению) кивнул.
– Так о чем я? Ах, о плодородии... Вы знаете притчу о мальчике, который сторожил деревню от волков? Не знаете? О, я с удовольствием вам ее расскажу. Где моя ложка?
Бармен положил перед ним новую. Предыдущая валялась на полу.
– Вкусно, - сказал Бензабуро.
– Очень вкусно. Передайте мое искреннее почтение вашей маме-сан. У вас изумительная кухня. У вас изумительный персонал. У вас изумительные клиенты, -
– Больше ни слова.
Лапша была длинная. Приходилось глубоко и медленно вдыхать, чтобы она наполняла рот многочисленными пряными колечками. Потом тщательно и вдумчиво жевать, превращая мучные полоски и кусочки мяса с овощами в однородную массу.
– Человек ест красиво, - объявил Бензабуро.
– Прежде чем попасть в желудок, пища претерпевает ряд малоаппетитных превращений, благодаря зубам и слюне, но все это скрыто за элегантным движением челюстей. Поэтому наблюдать за вкушающим пищу человеком доставляет порой самое изысканное удовольствие. Вы не находите?
Горячая лапша придала его речи неожиданную витиеватость.
– Я это заметил за Айки, - Бензабуро отхлебнул из стакана и поморщился.
– Какая же гадость! Ой! Это я не об Айки!
– Бензабуро угрожающе покачал указательным пальцем перед собственным носом.
– Айки ест очень красиво. Словно кошка. Тщательно, неторопливо и аккуратно. Не то, что мы. Мы едим торопливо, разбрызгивая соус и выплевывая жилы!
Где-то в недрах плаща запищал телефон. Бензабуро изумленно осмотрел себя.
– Телефон?
Писк не прекращался. Бензабуро охлопал себя, выложил на стойку перед собой пистолет, наручники, длинный синий цилиндр с вмятинами для пальцев.
– Спокойно, - сказал он бармену, хотя тот и бровью не повел, наблюдая разложенный клиентом арсенал.
– Спокойно. Я - полицейский. Где же чертов телефон?!
Наконец он нащупал крошечную коробочку и достал ее. Нажал на кнопку и приложил телефон к уху. Это была Айки.
– Ты где?
– строго спросила она.
– Здесь, - не менее строго попытался ответить Бензабуро, но не удержался и хохотнул.
– Где здесь?
– В ресторане. Я решил откушать лапши, Айки, милая. Могу я себе позволить в два... ах, уже три... в третью стражу ночи откушать лапши за счет заведения. У них такое правило - всем ночным клиентам - рамэн.
– На уши?
– Почему на уши?
– изумился Бензабуро, потом до него дошло, и он опять захихикал.
– Шутишь?
– Тебя нет уже два дня, - Айки всхлипнула.
– На работе не появляешься, на звонки не отвечаешь...
– Два дня?
– удивился Бензабуро.
– Два дня? Не может быть... Мы с тобой сегодня утром виделись... или нет?
Айки плакала. Бензабуро стало ее ужасно жаль, но потом плач начал его раздражать.
– Моя бывшая девушка, - объяснил он бармену.
– Когда-то мы были вместе... ну, вы понимаете.
Гудки. Затем тишина.
Бензабуро сунул телефон в карман, пистолет в кобуру, наручники в другой карман, а над странной штуковиной задумался. Цилиндр был увесистым и идеально вписывался в руку. Шершавое покрытие приятно холодило ладонь. Около выемки для большого пальца находилась блестящая кнопка.
– Так вот, - сказал Бензабуро, продолжая разглядывать загадочную штуковину, непонятно как оказавшуюся в кармане, - я так не рассказал вам историю о мальчике, которого оставили охранять деревню. Это очень древняя история, вы понимаете, - поля, деревни, крестьяне. О таком теперь даже в книжках не прочтешь. Но не важно...