Догма кровоточащих душ
Шрифт:
Рюсин принялся внимательно рассматривать свои ногти - нестриженые, обломанные, с темной каймой. Изучать их можно было бесконечно.
– Зачем?
– наконец спросил мальчик.
– Зачем это нужно? Разве Никки-химэ тебе все не рассказала? Уверяю, она знает все, что происходило в мире лучше любого человека.
– Я хочу встретиться с отцом, - упрямо сказала Сэцуке.
– Там теперь очень опасно, - сказал Рюсин.
– Если все готово к пробуждению механического ангела, то...
– Что - то?
– То города уже, наверное, нет...
–
– О том, - хмуро сказал Рюсин.
– Неужели непонятно?
Сэцуке кусала губы и смотрела на мальчика. Она сжимала кулаки, и Рюсину показалось, что девочка кинется на него. Сэцуке была в отчаянии.
– Хэйсэй построен Итиро как убежище для вызревания нового ангела творения, - сказал Рюсин.
– Мир-город сверху донизу напичкан всяческими механизмами, но они предназначены не для жизни людей, а для...
– Для чего?
– Для их уничтожения. Понимаешь?! Унич-то-же-ния!!!
– выкрикнул мальчик.
– Это громадная тараканья ловушка. Морилка.
Сэцуке заплакала. Она уткнулась лицом в колени, ее плечи вздрагивали. Рюсин растерялся.
– Сэцуке, не надо, - попросил Рюсин.
– Не надо плакать.
– Они очень жестоки, - сквозь слезы пожаловалась девочка.
– Очень жестоки. Они не умеют любить! Все - обман! Обман!!!
Теперь она хорошо понимала - обман. Красивая мишура, подделка. Нет в них ни капельки тепла, только холодное любопытство - чем же все может кончиться. Боги... Творцы...
– Никки-химэ добра к нам, - тихо сказал Рюсин.
Сэцуке подняла заплаканное лицо:
– Она - лгунья!
Рюсин остолбенел. Затем рассвирепел:
– Ты соображаешь, о чем вообще говоришь?! Соображаешь?! Она... она... она - самое чудесное, что есть на свете!
– Она - лгунья!
Рюсин вскочил, достал из ящика бутылку с водой, открутил крышку и вручил Сэцуке. Та сделала несколько глотков.
– У тебя истерика, - сказал Рюсин.
– Такое случается после встречи с госпожой. Все вокруг кажется серым, неинтересным. Тебя точно изгнали из волшебной страны.
– Да, - тихо сказала Сэцуке.
– Нас всех изгнали из волшебной страны. Остается только сидеть и ждать... сидеть и ждать...
– Без Тэнри ничего не решить, - сказал Рюсин.
– Нам нужна будет его помощь.
Сэцуке вытерла слезы и слабо улыбнулась:
– Значит, ты согласен?
Рюсин взял у девочки воду и отхлебнул.
– Я не бросаю друзей, - сказал он.
Девочка вскочила на ноги и обняла Рюсина.
– Я так и знала... я так и знала... прости меня, что я...
– Что ты?
– Назвала Никки-химэ... лгуньей...
– Сэцуке разжала объятия и отступила от вконец смущенного Рюсина.
– Мне действительно... надо...
– Встретиться с отцом?
– Просто побыть с ним рядом. Иначе... иначе мне будет казаться, что все было лишь только сном, выдумкой... я не хочу быть выдумкой... я хочу быть... живой!
Рюсин непонимающе смотрел на Сэцуке. Быть живой? Что
– Схожу за Тэнри, - сказал Рюсин.
Сэцуке села на пол, пододвинула к себе кипу бумаг. Здесь тоже были рисунки. Драконы, вооруженные копьями люди, пейзажи, созданные двумя-тремя росчерками кисти. Но чаще всего - лицо девочки. Не Агатами и не Сэцуке. Девочка стоит и смеется, девочка сидит и грустит, девочка грозит кулаком, девочка прыгает с высокого дерева. Иногда рядом с ней нарисован сам Рюсин, но как-то карикатурно, с насмешкой - головастый уродец с громадными ушами и крохотным тельцем. Выражение физиономии уродца соответствующее - восхищенно-плаксивое.
Сэцуке отобрала один рисунок, где незнакомая девочка летела в небе на громадном драконе, свернула его вчетверо и сунула в карман. На память. Остальные рисунки собрала в более-менее аккуратную пачку и положила на стопку книг.
Хотелось бы и ей так уметь рисовать. Почему некоторым это легко удается, а у других не получается, как бы они ни старались? Почему кто-то умеет петь, а другие абсолютно лишены слуха? Почему люди все такие разные? Разве им от этого лучше? Разве это не рождает взаимную зависть, а потом - неприязнь, злость, ненависть? Может, наоборот, каждый человек должен быть таким же, как и другие?
Но тогда бы не было ни мужчин, ни женщин! Ни детей, ни взрослых! Не было бы любви, дружбы... ненависти и злобы тоже, конечно бы, не было... Но не слишком ли дорогая цена?!
5
Они освободились. Они стали свободными и лишь теперь осознали, каким бременем для них являлись телесные оболочки. То, что казалось столь привычным, неотъемлемым, то, что казалось источником радости, наслаждения, на самом деле было ловушкой, капканом, жестокой тюрьмой.
Они смотрели на высохшие, выпотрошенные тела на окровавленных простынях в окружении мониторов, по которым бежали идеально прямые зеленые линии. Вот он, долгожданный идеал, абсолют новой жизни - пульс отсутствует, дыхание отсутствует, мозговые ритмы не фиксируются. Смерть.
Хотелось смеяться, представляя растерянные лица врачей, если бы они каким-то чудом здесь оказались. Два мертвых, изуродованных тела. Неизвестному хирургу пришлось очень постараться, чтобы высвободить души из объятий плоти.
– Неужели это мы?
– спросила Банана.
– Разве ты не узнаешь себя?
– спросил в свою очередь Ерикку.
– Ты умерла во второй раз, дорогая.
– Это не смерть, - сказала Банана.
– Я не чувствую ее.
– Это жизнь, новая жизнь, - согласился Ерикку.