Догоняя Птицу

Беленькая Надежда

* * *

Она вернулась в их с Птицей общую спальню. Чтобы снять напряжение дня, перед сном она обычно читала - лежа, подперев щеку рукой. Огонек свечи дрожал, отбрасывая на стены нервные блики, пылающая плазма то угасала, и тогда страница погружалась в тень, то вспыхивала ярче, и оранжевый свет озарял комнату.

– Что это у тебя? Дай сюда!
– Птица выхватил у Лоты книгу и сунул под подушку - это была та самая подушка из тайника, довольно опрятная и свежая - Лота заворачивала ее в мятое полотенце, пахнущее домом. Она не была уверена, что с магической точки зрения на этой подушке можно спать запросто и безбоязненно, и она не пропитана чем-то нехорошим, и страшные, трагические а, возможно, криминальные события не

отравляют теперь ее внутреннее содержание, то есть перо и пух. Но она себя успокаивала. Что это, мол, пустые фантазии. Факты дразнили своей очевидностью и полной невозможностью воспользоваться ими, чтобы построить логическую цепочку и восстановить картину событий. Они хранились на чердаке, они хранились у Лоты в голове - запертые, слепые, неприступные, обременяя, наполняя чувством бессилия. И смутная, не дающая покоя рождалась догадка: кто-то Лоту заколдовал, это она, это ее вещи: эти вещи, как вещий сон, имеют отношение непосредственно к Лоте - на что-то указывая и предостерегая.

– Значит, тебе не интересно, что у меня за книга?
– спросила она, оторвавшись от своих мыслей.

Ей трудно было понять, как можно взять в руки книгу и даже не взглянуть на обложку.

– Мне ты интересна, а книга твоя - не очень.

– Разве такое может быть?

– А что тебя удивляет? Литература - вымысел. Сколько не рассказывай вымышленные истории, они не будут иметь отношение к правде.

– Почему? Есть же какие-то объективные вещи, которые прячутся в этих историях. И они-то как раз замешаны на правде.

Птица посмотрел на Лоту с сожалением.

– Видишь ли, эта правда правдива лишь для таких же вымышленных историй. Одна история порождает другую, и так до бесконечности. А жизнь? Что от этих историй получают реальные, живые люди? Литература - сеть из миллиона ячеек, которая за тысячелетия опутала собой весь мир.

– Разве она не отражает реальную жизнь? Она помогает в ней разобраться, понять ее законы, - выпалила Лота, боясь, что Птица ее перебьет.

– Большая часть книг сбивают с толку. А вообще, все, что мне нужно, я уже прочел. Кое-что планирую прочесть, но это вряд ли совпадает с надписью на твоей обложке. Да ладно, ладно, не обижайся. Это я любя. Так что все-таки за книжка?

– Не скажу. Тебе не интересно, я знаю.

– Интересно. Уже интересно!

– Успенский, "Слово и словах", - Лота почувствовала, как это убого прозвучало.

Птица разочаровано хмыкнул.

– Видишь, опять слова. Ты слишком доверяешь словам, ты увлекаешься ими, тебе нравится лепить из них какие-то конструкции, слушать, как они сталкиваются друг с другом. Но ведь это только звуки, они не порождают ни образов, ни глубины.

– Это плохо?
– глуповато спросила Лота.

– Плохого то, что смыслы зарастают словами, как поле сорняком. А страдаешь в итоге ты сама. Вместо того чтобы раскрываться, еще больше замыкаешься.

– Что же мне делать - ничего не читать?

– Слушай, не принимай близко к сердцу. Это ведь тоже слова. А я все больше с собой по привычке разговариваю, - улыбнулся Птица.

– Понятно, - убито проговорила Лота.

– Да ты не кисни, - Птица привлек ее к себе и обнял за плечи.
– Я это к тому, чтобы ты переключилась на что-нибудь более содержательное.

– У нас нет ничего содержательного. Книжку с собой привезла только я одна.

– Почему? Вон в кухне на полочке над столом - "На дне". Горький-сладкий-застегнутый-расстегнутый. Кто-то забыл. Очень, между прочим, неплохое чтиво.

– Не люблю Горького. Мне его в школе хватило.

– Понятно, что не любишь. Такие вещи приучать себя нужно любить. Это тебе не слово о словах - стукнулось слово о слово, звук пустой полетел, а ты и довольна. Героин для уха.

Что ж, ему была интересна сама Лота, а это главное.

Читать она передумала, ей хотелось поболтать с Птицей. Так получалось, что она все время собиралась, но почему-то никак не могла ничего ему толком про себя рассказать. Это было даже интересно: Лота - как будто не Лота, а кто-то другой - с биографией, не известной даже ей самой.

– У меня есть подруга...
– начала она, воодушевившись.

* * *

Произнеся

эти слова, Лота вспомнила день, когда они с Гитой рисовали волшебный город. Они сидели во флигеле, где располагалась мастерская Гитиного отца, и рисовали на загрунтованном картоне, который хранился в твердых фабричных упаковках, и его можно было брать, сколько пожелаешь. У Гиты получались хрупкие изящные домики, как в "Марсианских хрониках" Бредбери, изукрашенные ажурными лесенками, похожими на кружевную вязь или тени древесных ветвей. Лота помнила, как она поддевала краску из тюбика кончиком кисти и осторожно вела по картону, пририсовывая лестницу, которая шла из оконца с кружевной занавеской, карабкалась отвесно по стене вверх, как плющ, и подходила к таинственной запертой двери. Кое-где штукатурка нарисованного дома отлетела, обнажив кирпичную кладку. Рядом располагались другие лестницы, которые казались продолжением этой новой, или ее родными сестрами. Было очевидно, что Гита отлично рисует, и, несмотря на то, что иногда ее неожиданным креном заносило в примитивизм, в нарисованных домах наблюдалась перспектива, и уходящие в эту перспективу стены были темнее, а между зданиями и постройками лежали глубокие тени, и каждая архитектурная деталь - лесенка, карниз, выступ - тоже снабжались соответствующей тенью, что придавало Гитиному городу объем, и город казался выпуклым, а чернота небес уводила вглубь и казалась бездонной. Лотины же домики все до единого были плоскими прямоугольниками, не обремененными ничем, что усложнило бы технику и хоть сколько-то затруднило автора. Это были инфантильные строения, над которыми куце помещалось несерьезное небо. Зато ее постройки чем-то напоминали Питер с его старыми доходными домами. В одном окне Лота нарисовала цветок в горшке, в другом - сидящую на подоконнике кошку, в третьем - лицо незнакомого человека. Лицо было бледным, худым и немного страдальческим, и мрачен был фон в глубине - темные, почти черные недра чужого дома. "Это я?" - хихикнула Гита, ткнув себя пальцем в грудь, потом обернулась и посмотрела в зеркало, сверяя портрет с отражением. "Похоже", - заключила она и тут же в отместку нарисовала Лоту: человечка на длинных ногах, в расклешенных брюках, разноцветном вязаном шарфе и с зонтиком. Наверное, тот день вспомнился Лоте из-за сходства нарисованных домов с питерскими, а Птица был из Питера и, значит, жил в одном из них.

* * *

– У меня есть подруга в Москве, - повторила Лота.

– Правда?
– любезно отреагировал Птица.

Он посмотрел на нее с серьезным и немного обескураженным видом.

– Та самая, которую я искала в Симеизе, помнишь? И теперь она мне снится. Представь: дом, родители, бабка - не приснились ни разу. Город - только в виде размокшего театрального задника. А она - постоянно. Как ты думаешь, это к добру или к худу?

– Не в кошмарах, надеюсь?

– Нет, не в кошмарах. Но странные сны. Сегодня, например, приснилось метро. Знаешь, бывают станции, где поезд выскакивает на поверхность, получается как бы перрон для электричек где-нибудь загородом. И вот мы с Гитой стоим на платформе. Курим, болтаем о чем-то. Но главное - совершенно нет ощущения, что это сон! Нет привкуса сна - полная иллюзия реальности. Стоим, ждем и знаем, что сейчас подойдут два поезда: один - поезд мертвых, другой - поезд живых.

– Гм... И какой подошел?

– Оба одновременно! Один - обычный, синенький. Другой - тоже вроде обычный, но знаешь, такой обшарпанный, в окошках видны сломанные сидения, какие-то бандуры вдоль стен. Такие поезда тоже иногда видишь в метро, и они всегда проносятся мимо.

– Это ремонтные составы.

– Знаешь, мне тебя сложно представить в городе, тем более в метро, - призналась Лота, целуя Птицу в плечо.
– В общем, мы стоим, и у нас всего секунда на то, чтобы сообразить, в какой поезд садиться - в первый или во второй. Потому что ошибиться нельзя. Они ведь похожи. И тут Гита говорит "пока" и идет к этому, как ты говоришь, ремонтному составу, который на самом деле - поезд мертвых.

– И вошла?

– Ага...А я кричу, что поезд-то мертвых, что нужно вернуться... А она как будто не слышит... Так и уехала...