Догоняя Птицу
Шрифт:
– Ты странно рассуждаешь, - начала женщина, жадно затягиваясь и выдыхая дым, который казался светлее воздуха.
– Как будто фильмов насмотрелась.
– Аня, - сказала Русалка, и женщина в шортах испугалась, что она вот-вот заплачет.
– При чем тут фильмы? Просто за месяц мне стало ясно, что проблемы только в нас самих. В нас, понимаешь? В нашей трусости, в нерешительности.
Она помолчала, словно размышляя, годится ли это мгновение для признаний.
Женщина засмеялась глубоким булькающим смехом, от которого тело ее качнулось.
– Ты еще ребенок. Зачем уродовать жизнь?
– Уродовать?
–
– А как еще назвать то, что ты замыслила? Загромождать жизнь посторонним человеком - это не есть хорошо. И потом... ты же знаешь мои привычки...
– Я помогу тебе избавиться от этих привычек!
– запальчиво возразила Русалка.
– В том-то и дело, что мне самой совсем не хочется от них избавляться, а в этом корень любой зависимости. Тебе не хочется избавляться от меня, мне - от них, - возразила женщина в шортах.
Разговор устремился совсем не в то русло, которое наметила Русалка. Но ей было так хорошо сидеть на гальке, все еще теплой после солнца, и разговаривать с человеком, которого она так упорно разыскивала и еще сегодня утром не верила, что когда-нибудь найдет, что слова, казалось, до нее не доходили.
Ей хотелось ворошить теплые, жесткие волосы женщины в шортах, выбритые по-панковски над ушами, или до ночи бродить с ней вдоль берега, рассказывая о том, как она странствовала весь этот месяц, каких повстречала людей и каким нестерпимым было ее одиночество даже в самых веселых и шумных компаниях, а потом до утренних сумерек сидеть у костра - только не общего, а их собственного, ее и Ани. "Аня" - свежая наколка красовалась у нее на запястье, она сделала ее от отчаяния и отвращения к себе самой, зло и безжалостно - так собака вгрызается в замерзшую лапу, чтобы вытащить зубами льдинки.
Но у женщины в шортах были другие планы: она нетерпеливо посматривала на костер, вокруг которого царило оживление. От судьбы она ждала очень немногого, но не могла обойтись без хаотичного биения жизни, без неожиданной близости с еще недавно незнакомыми людьми, без аморфного облака, маячившего на горизонте вместо планов на будущее и грозившего бедами; она догадывалась, что проживет недолго и тем более не собиралась обременять себя посторонним юным существом, а заодно обременять это существо собой.
– Я все продумала, - говорила Русалка.
– Утром буду готовить тебе завтрак, варить крепкий кофе, как ты любишь, потом - университет, работа, а возвращаться буду с продуктами и деньгами. С продуктами и деньгами, - как бы ненароком повторила она.
– Разве не о такой жизни ты мечтала?
– воскликнула она так громко, что какой-то парень у костра обернулся и посмотрел на них.
– Не кричи, пожалуйста, - спокойно ответила женщина в шортах.
– Ты не понимаешь: это невозможно, - продолжала она, прикуривая еще одну сигарету.
– Сколько ты проживешь со мной так, как ты себе напридумывала, прежде чем меня возненавидишь? Полгода, месяц? А может, меньше? Ты привыкла жить мечтами, а я перестала мечтать вечность назад. К тому же - я много раз тебе говорила - зимовать я привыкла в Киеве, в Москве для меня слишком жесткий климат.
Они смолкли, глядя вдаль, где весь свет мира собрался в одну тонкую золотую полоску, которая обозначала слияние неба и моря. В черноте почти неразличимых гор замигал маяк. Что-то протяжно загудело и смолкло. Было душно, от воды пахло цветами -
– А я вот что хотела спросить, - в голосе женщины в шортах послышались живые нотки, как это часто бывает, когда посреди скучноватой беседы человек о чем-то просит или начинает говорить о важном лично для себя.
– Я хотела спросить у тебя вот о чем, малыш. За этот месяц, что ты так радикально ломаешь свои привычки, меняешь обстановку, путешествуешь и всюду бываешь... не встречался ли тебе за этот месяц человек по имени Герцог?
– Герцог?
– растерянно переспросила Русалка. Она не знала, продолжать ли говорить или лучше не надо. У нее был не очень быстрый ум.
– Я видела человека по имени Герцог. В Симеизе. Он ведь, кажется, тоже из Киева?
– Да, из Киева. А давно он в Симеизе? И кто с ним?
– Он был с другом, - Русалка уже поняла, что все потеряно - так небрежно сменила женщина в шортах тему разговора.
– С каким-то парнем в резиновых шлепках и банном халате. С противным мажором, маменькиным сынком.
– Эй, Котлета, - позвал кто-то.
– Иди, кофий простынет!
– Да, - продолжала Русалка, вскакивая и окончательно теряя над собой контроль.
– Он был в Симеизе с другом! И друг этот, в отличие от тебя, молод и красив, и не такой потасканный! Он из Мелитополя! Они жили в одной палатке, а в теплые ночи спали под звездами на берегу!
Русалка так пронзительно голосила, что сидящие у костра все до единого обернулись и удивленно на них посмотрели. Пламя отражалось в ее белой футболке с птицей и кепке, а со стороны выглядело так, словно ее охватил пожар или сама она начала излучать оранжевый пляшущий свет.
– И он ни разу - слышишь, ни разу!
– не вспомнил ни о Киеве, ни тем более о такой жалкой психопатической развалине, как ты!
– Зачем ты мне все это говоришь?
– спокойно поинтересовалась женщина по имени Аня, поднимаясь с ящика.
– А затем, - кричала Русалка, - что такой человек, как ты, способен только разрушать! Ты умеешь пить на халяву дешевое бухло, бахаться самодельной наркотой и разваливать чужие судьбы! И разбивать сердца!
– вне себя от ярости орала Русалка, гримасничая и жестикулируя.
– Разве я разрушила твою судьбу, глупое дитя?
– растерянно спросила Аня.
Но Русалка уже неслась прочь, увязая по щиколотку в рыхлой, как песок, мелкой гальке, перемешанной с сигаретными окурками, семечковой шелухой и абрикосовыми косточками. Она бежала, проклиная Аню, берег, полуостров и незнакомых людей, сидевших у костра.