ДОГОВОР
Шрифт:
Смоленское кладбище – уникальный некрополь – нуждается в срочной защите. В защите от мародеров, от «реставраторов», от властей и кладбищенского начальства. Власти города ничего не делают для охраны памятников: мало того, что кладбище активно разрушается от времени, от плохого воздуха и климата, его разрушают и посетители, и хозяева города, и начальники кладбища, и многочисленные криминальные структуры, «крышующие» кладбищенский бизнес. В Петербурге мертвых больше, чем живых – это исторический факт. Это кладбище было моим любимым местом. Оно считается памятником ландшафтной архитектуры, его надгробия вроде бы находятся под охраной государства. Под охраной? На территории кладбища захоронено много известных людей, верой и правдой служивших России. В ходе празднования трехсотлетия города ожидался наплыв туристов, которые могли захотеть посетить исторические могилы. Каждому понятно, что при
И настроение… Последнее время мне постоянно кажется, что за мною кто-то следит. Уже чуть ли не месяц, как спина чешется. Думала – приеду в Питер, пройдет. Фиг вам! Не прошло. Затылком чую.
Почему-то пасмурное небо наводит на меня тоску и угрюмые, мрачные мысли. Не люблю я такую погоду... Хотя – голые деревья, пасмурное небо и снег – мне такой пейзаж, как ни странно, нравится. Иду по Смоленскому кладбищу. Свежие пни… Уцелевшие старые черные деревья на фоне белого неба… Создалось удивительно нереальное ощущение, будто время вокруг меня замерло – вокруг лишь вязкий снег и голые ветви деревьев... Пожалела, что не было с собой фотоаппарата, чтобы добавить потом очередную фотографию к моей коллекции странных фоток. От мелкой мороси и питерского воздуха голова превратилась во что-то совершенно непонятное – пышное и лохматое, как у хоббита.
Интересно, что цветы, которые когда-то замерзли, а потом оттаяли, выглядят совсем не так, как те, которые просто завяли. У оттаявших белые стебли и сами цветы (у всех – и тех, что были красными, и у остальных). Сегодня я не стала убирать их, а положила новые сверху. Очень странно выглядят ярко-зеленые стебли и алые цветы, лежащие поверх белых. Странно, но почему-то правильно. А два месяца назад, когда был мороз, я заметила еще одну интересную деталь: замерзшие гвоздики в солнечный и морозный день приобретают, если так можно выразиться, абсолютно пронзительный цвет. На фоне снега они становятся ослепительно алыми, это врезается в память. Они уже не похожи на живые цветы, кажется, что они тверже алмаза. А сегодня все цвета, звуки и запах более спокойны. И на душе как-то спокойнее.
Вспомнила готику деревьев в Нескучном саду и на подступах к нему. Ту же готику – прямо как в Сонной Лощине – на холмах Коломенского. Весна, грязный снег, из-под которого на склонах проступает полусухая зеленоватая трава, черные корни, черные ветки без листьев, фракталы веточек на фоне серого, голубого или звездно-черного неба... Вся многовековая гребаная архитектура и лепнина яйца ломаного не стоит по сравнению с единственным деревом в середине своего древесного века…
Выхожу на Малый проспект. Куда теперь? Может, пройтись до «Приморской»? Нет, пойду обратно, в центр. Потрескавшийся асфальт с большой выбоиной посередине проезжей части, а там, где нет куч грязного снега, торчит побитый гранитный поребрик [11]. 24-я линия, Средний проспект, 22-я линия, родной юрфак (22-я линия, 7)... Выхожу к Неве… Справа ржавеет ледокол «Красин», слева – неприличные скульптуры у парадного Горного института... Набережная Лейтенанта Шмидта... Снова площадь Трезини… Дальше – мост Лейтенанта Шмидта, перехожу на ту сторону… Улица Труда, Казармы, Крюков канал… Во что превратили Новую Голландию, сволочи…
Пока я шла по тротуару и глубоко вдыхала тяжелый индустриальный воздух, из ближайшей подворотни, обрызгав меня с ног до головы грязной водой из лужи, чуть ли не по ногам проехал здоровенный джип «Ланд Крузер». За рулем – толстый мордоворот устаревающей конфигурации – «пальцы веером», одет в давно вышедший из моды «клубный» пиджак. Но я
Гостиный двор, а за ним Невский проспект… По дороге все время попадаются группки развинченных тинэйджеров – по какой-то причине это место облюбовали питерские проститутки обоего пола. Тусовка компактно расположена на Невском – в теплое время года это преимущественно промежуток от Московского вокзала до Екатерининского садика включительно (местное название – «Катькин сад»). В холодные месяцы, как например сейчас, к ним прибавляется еще вестибюль метро «Гостиный Двор». В качестве мест дислокации выступают также многочисленные садики на придворовых территориях Невского проспекта и сад Мариинской больницы. Кроме того, в Екатерининском садике имеется довольно большой добавочный контингент, который в «Гостиный двор» не ходит. Как правило, это юнцы с чрезмерно выраженными признаками пассивных гомосексуалистов. В летнее время, в период теплой солнечной погоды, значительная их часть перемещается на нудистский пляж под Сестрорецком. В состав их тусовки входит также небольшое количество девочек подросткового возраста – проституток и нимфоманок.
Почему-то в Питере я вспоминаю Москву, и наоборот. Ночь – туда, ночь – обратно. Ленинградский вокзал – я снова в Москве, и здесь у меня другое настроение – московское. Сердце колотится, и мне страшно обернуться. Я выхожу из вагона и, не оглядываясь, бегу через вокзал, на площадь, к входу в метро.
На улице немного подтаяло, под ногами снежная слякоть, сырость, грязь, серость – начало марта. Весь день – какой-то кошмарный сон, вовсе не по событиям, а по ощущениям. Голову никакие идеи не занимают, просто лениво мыслю о людях, о себе – настроение соответствует погоде. Зрение плывет, как будто я под градусом, кажется, что меня шатает, хотя на самом деле все в порядке. Уже перед самым домом поскользнулась и упала в грязь, хорошо хоть удачно – не особо испачкалась, но – штаны мокрые на коленке, а ботинки вообще хлюпали.
Еще в среду мы с Ленкой договорились пересечься на «Кропоткинской», а потом погулять по центру, насладится вечерними красотами города, походить по музеям и посетить Фестиваль самодеятельного кино в Доме Ханженкова на Маяковке. Сначала поперлись в музей им. Пушкина, знакомый и изученный до невозможности. Самым интересным являлось то, что ходишь по залам и думаешь: «Так, ворота такой-то церкви во Флоренции. Да-а-а-а, были, видели. Так, такая-то скульптура, оригинал хранится в Лувре, Франция. Да-а-а, помню, она там очень красиво была установлена!». Вконец задолбала свою спутницу этими беседами. Глупо и по-идиотски все получается. Хочется сказать одно, а с языка срывается какая-то совершеннейшая бессмысленность. Вот всегда так...
Проведя в Пушкинском часа полтора, пошли в Музей частных коллекций. Сами афиши были очень здоровские, даже не знаю, как их описать – как будто классические картины сделали плоскими, приделали множество красивейших декоративных деталей и поменяли цвета на бумажно-афишные. В этом музее была выставка современной художницы Кати Волковой. Ее картины похожи на рисуночки пятилетних детей – те же краски, неумелые лица, огромные глупые глаза – но при этом все пропитаны светом, счастьем, наивностью. Не то чтобы это было красиво, но что-то чувствуешь, глядя на эти картины. Затем обежали постоянную экспозицию музея – странно, ни разу там не была.
Ленке в голову пришла мысль показать мне школу, где она в свое время учила польский. Ну, показала. Идя по этой же улице, мы увидели свет в окнах первого этажа и обилие книг. «Книжный!» – сказали мы. Как выяснилось позже, это оказался знатный магаз под названием «Фаланстер» (Большой Козихинский переулок, дом 10). Вошли. В дверях стоят молодые люди, курят.
– У вас книги есть? – спрашиваем мы хором.
– Да, – отвечает курящий чел.
– Тогда дайте две! – говорю я.