Дохлая рыба у меня в бассейне

Петрич Анастасия

– Мне ужасно стыдно. Я вас опозорила… – выдавила я из себя, жуя конфету.

– Прекратите! Никого вы не опозорили, Ларочка. Такое случается сплошь и рядом. Это же не конец света! Это – ценный урок.

Я кивала.

Мне не хотелось ничего, кроме как напиться и уснуть лет на десять, а потом проснуться, умыться и начать жить заново. Из университета я ушла медленным шагом, зареклась, что ноги тут моей больше не будет, но дедулику не сказала ничего, чтобы его раньше срока не хватил удар, потому что это не только моё поражение, но и его, ибо вложил он в меня столько времени и сил, а в мою бестолковую голову столько знаний, что, думаю, он тоже пребывает в не меньшем шоке, хотя и старается не подавать виду.

Я села в машину, перед этим выругавшись в воздуха на того, кто поставил свою машину слишком близко к моей, перекинула через плечо пустую бутылку

минералки, которая валялась под ногами, написала мужу сообщение которое вкратце сообщало ему, что его жена – дура деревянная. Ответа не последовало, поэтому я поехала домой, строя далеко идущие планы относительно того, как я проведу день до завтра. Завтра в офисе, наверное, будет торт и шампанское, но, чтобы отдел кадров не тратился, я написала и начальнику отдела кадров сообщение, которое по смыслу дублировало предыдущее для мужа, разве что носило более формальный характер. В ответ мне попытались позвонить, но я сбросила звонок и поехала домой. Убиваться и страдать.

Дома я закрылась в спальне и пыталась понять, как мне жить дальше со всем этим. Это был удар по самооценке. Настоящий. Больной. Благоверный, придя домой, участливо старался меня не трогать, давая возможность пострадать вдоволь и насладиться долгоиграющим позором, который я вывалила не только на себя, но и на своего руководителя. Как подумаю, что все узнают на кафедре, узнают студенты… Позор.

Вообще обычно меня одолевают два состояния – постоянное чувство вины и легкое опьянение. Легкое опьянение для того и существует, чтобы хоть как-то регулировать шумовые помехи от бесконечно стучащего молоточка вины. Вины за всё. Не то сказала, не к месту сказала, зачем-то промолчала, не то сделала, то не сделала, не туда пошла, не туда посмотрела, не так посмотрела, не так улыбнулась, вообще улыбнулась или вообще не улыбнулась, выпила бокал вина, не выпила бокал вина, легла спать пораньше, легла спать позже, встала в шесть утра, встала в десять утра и так далее до бесконечности, потому что в моем арсенале эмоций ярлык виноватости можно было найти для абсолютно всего, что могло так или иначе вызвать мои эмоции или эмоции других людей по отношению ко мне. Чувство вины немного утихало вечером, а утром оно просыпалось вместе со мной и радостно возвещало, что вчера я вела себя постыдно, начиная с того, что зачем-то сама принесла чашку кофе себе и боссу, в то время, как это могла сделать его секретарь (ей всё равно нечего делать, сидит “косынку” гоняет), ибо делать это самой не комильфо, и заканчивая тем, что я зачем-то потратила вечером два часа на просмотр какого-то тупого фильма от Marvel⁴, когда могла скорректировать пару-тройку договоров, которые жарко мне дышат в спину уже который день.

Муж тем временем тихонько что-то делал на кухне, а я лежала лицом в подушку, вытянув руки вдоль тела и пыталась не думать ни о чём. Выходило так себе, потому что выбить из головы мысль о том, что я – ходячий провал, было сложно. Я развернула лицо в сторону зеркала на двери шкафа с одеждой и уставилась на своё отражение лишь одним глазом, потому что второму мешали волны подушки, в которых утопала моя голова.

Мне тридцать три, рост средний, вес ниже среднего, грудь в развитии остановилась в зародышевом состоянии, бёдра – там же. Волосы непонятного русого мышиного цвета, половина из которых растут в направлении, как бог пошлёт, а половина волнятся в самых неожиданных местах. Глаза голубые. Или серые? Может, серые, но хочется верить, что голубые. Так красивее. За спиной высшее юридическое образование, диплом “с отличием” и куча комплексов. Нет, не нужно думать, что я страшилище и синий чулок. Даже с моим уровнем самооценки, который застрял там же, где и грудь с бёдрами, я всё равно вижу, что я вполне себе симпатичная молодая женщина, в определённых областях даже не глупая, проблем с поклонниками у меня никогда не было. Поклонники любили во мне, наверное, то, что я преимущественно молчала, то есть не давала себе шанса опозориться и давала им возможность бесконечно разглагольствовать о том, какие они молодцы. Они вообще все были молодцы. Прямо вот один лучше другого, только почему-то у всех “стервы-жёны”, “всем женщинам нужны от них только деньги”, “дети отнимают много времени”, “как заработать все деньги на свете”. Слушала я это молча, чаще всего на работе, кивала, а потом шла домой к единственному и неповторимому мужу.

А ещё я слушала старый забугорный рок в машине, громко подпевая что-нибудь типа Smoke on the water, fire in the sky⁵,

жуя огромный бутерброд или хот-дог с куриной сосиской с “газпромовской” заправки, чувствуя себя Дином Винчестером⁶. И пусть у меня всего лишь “Тойота”, которая всем своим видом откровенно говорит, что лучшие её годы позади.

Но сейчас в зеркале я видела лишь расплывшуюся массу неопределенно-бледного цвета, чуть более, чем полностью состоящую из гнева, обиды и неприятия. И вины.

Ну зачем я потащилась к нему с этой кружкой? Подумает же ещё, что влюбилась…

2. Пятница

В офисе у самого входа сидела офис-менеджер Алёна и с серьёзным видом перебирала свежую корреспонденцию. Напротив кофе-машины стоял и ждал свой эспрессо начальник производства, задумчиво глядя в узкое длинное окно, выходящее во внутренний двор. В воздухе густо витал запах кофе, принтера, чистящих средств и мужчин разной степени готовности к пребыванию в трудовом коллективе. Такого понятия, как “пятница” или “короткий день” у нас не существовало. Короткий день был тогда, когда была возможность уйти с работы в шесть часов. Пятница тоже далеко не всегда ознаменовывала собой конец рабочей недели. У рабочей недели не было ни последнего, ни крайнего, ни какого-то ещё дня, который мог служить днём для некоторого расслабления.

– Доброе утро, Лариса Андреевна! Вам тут два конверта… – Алёна протянула мне два больших конверта очевидно с какими-то документами. Я посмотрела на адреса, и все встало на свои места.

– Доброе, Алёна. Спасибо. Привет, Виталик.

Начальник Виталик оторвал свой задумчивый взор от какой-то фуры, которая тщетно пыталась выехать из внутреннего двора и улыбнулся мне. Ничего так не привлекает внимание, как рассматривание чьих-то напрасных усилий. Виталику было чуть больше сорока, из-за нервной работы он как-то рановато поседел и обрюзг. На корпоративах Виталик пребывал всегда в таком же меланхолическом состоянии, что и сейчас, наслаждаясь у окна тщетностью чьих-то потугов вызволить фуру.

– Привет, Лариса! – он медленно повернул голову в мою сторону. – Тебе уже сказал Виктор, что нам СРО⁷ нужно новое?

– Да помню я, помню… Работаю.

– От меня что-то нужно?

– Пока нет. Если что, я к тебе зайду, потрём.

– Давай. Потрём…

Виталик исчез в направлении выхода со своей кружкой, в которой количество кофе совсем незначительно превышало количество кубиков сахара, а я поплелась в свой кабинет, бурча себе под нос “потрём… поперетираем…”, где мне предстояло сменить кроссовки на туфли на каблуке. Не ходить же, право, весь день в костюме и кроссовках. Ведь, как шутил мой папенька, умом ты можешь не блистать, но сапогом блистать обязан. Пудра Dior, хайлайтер MAC, помада Chanel, туфли Jimmy Choo и не защищённая диссертация. И СРО этот ещё… Гори в аду. И кружка с кофе на договоре! Я вылетела из кабинета, на ходу заталкивая ногу в узкую туфлю, и направилась к директору, все еще вталкивая ноги в туфли, расправляя на ходу завернувшийся край пятки, проходя мимо стеллажей заваленных кусками производственной продукции.

– Таня, а Виктор Александрович у нас часом не пришёл?

Танина голова с выпуклыми глазами на впуклом лице вынырнула над поверхностью её высокого стола и испуганно помотала собой, кажется, понимая, что моя интонация не сулит ничего хорошего. Я всегда подозревала, что Таня меня боится, потому что со мной она становилась рыбой, глаза её становились ещё больше, а на любую мою просьбу или вопрос она отвечала крайне односложно, если вообще не ограничивалась только кивками и мотаниями головой. Почему? Ума не приложу.

– Понятно. Скажите ему, пожалуйста, что я заходила, когда он приедет.

Голова Тани закивала. Я поставила его кружку на стол секретаря, всем своим видом говоря: “Можете вымыть”.

Естественно, он не пришёл. Вы видели много начальников, которые приходят на работу в одно и то же время, что и их подчинённые? Гнев, обида, неприятие и каждый раз одна и та же история – приходишь в свой собственный кабинет, а там посидел директор. Отчего ж он по шкафам ещё не порылся? Или порылся? Старый козёл. Может, ему тут свой стол поставить? Ну а что? Пусть сидит, место найдётся. Правда, придётся сжать себя до состояния гофрированного элемента, но зато можно ставить кружки хоть на все договоры, какие душе угодно. Прямо вместо печати и подписи.