Дохлая рыба у меня в бассейне

Петрич Анастасия

С чашкой кофе я вернулась в свой кабинет. Я планирую на весь день здесь окопаться и не высовывать носа за дверь, потому что придётся отвечать на один и тот же вопрос: “Защитилась?” Нет, не защитилась. Ну, ты держись⁸. Да, нормально всё. А это можно как-то пересдать? Конечно! Какие вопросы! Возьму направление в деканате и пойду пересдам. И начнётся – всем нужно будет рассказать, как работает эта медленная и тяжелая машина, которая за твои заслуги выдаёт тебе учёную степень. Просто БелАЗ образовательной бюрократии. Может, рассылку сделать в “аутлуке”⁹? “Доброе утро, я не защитилась, пожалуйста, меня не трогайте.”

В цеху, который находился этажом ниже размеренно что-то стучало. Я включила компьютер, ввела пароль, и рабочий день начался. За все те годы, которые я тут отработала, у меня выработался стойкий защитный рефлекс, который позволял не обращать внимания на это стучание огромного металлического дятла. И не обращать внимания, что окно моего кабинета выходит на внутренний двор цехового

здания в форме колодца. Днём свет туда проникал избирательно, зимой я вообще его не видела. Я научилась работать, не мучаясь от постоянного стучания, а крем для рук в огромных количествах заменял мне то, чего не давал необходимый солнечный свет. Иногда, когда я вдруг вспоминала, что за здоровьем нужно же следить, я пила витамины, но чаще всего мне было лень. Моим солнечным светом было мерцание монитора и настольная лампа.

Примерно через час, когда вся женская часть коллектива в лице бухгалтерии и отдела кадров накурилась, выпила свой утренний кофе, ко мне началось паломничество сочувствующих, и мой кабинет погрузился в жуткую вонь, состоящую из запаха сигарет, выпитого кофе и излишнего количества духов. Все считали своим долгом выразить свои соболезнования, кто-то притащил шоколадку (у меня дома уже полный холодильник шоколадок, которые я время от времени раздариваю), начальник отдела кадров, волевая и очень ответственная дама за сорок (насколько “за” – сказать сложно), которая вечно сидела на диете и жила по принципу “ничто так не красит женщину, как перекись водорода”, взывала к тому, чтобы я бодрилась и не падала духом, а у меня было только одно желание – выкурить их всех из кабинета, закрыть дверь изнутри, залить герметиком, попросить Алёну опечатать её до понедельника, а перед этим принести мне запас кофе и чайник. И вискаря. О! А за вискарём я знала, куда идти, поэтому, когда в кабинет вошёл директор по маркетингу, я вскочила со своего места, закрыла за ним дверь, заговорчески усадила на стул для тех, кому что-то надо, и, включив в дело все остатки своего обаяния, произнесла с придыханием ему прямо в ухо, опершись сзади на спинку стула:

– Стас, я знаю, у тебя есть “Чивас”.

Стас развернулся ко мне лицом, подозрительно сузил глаза до размера крохотных щёлочек и таким же заговорческим шёпотом ответил:

– Ого, ранний день строителя?

– Так есть или нет?

– Есть, конечно.

– Так и надо отвечать. Неси! – отрезала я и для верности стукнула кулаком по столу, за который уселась.

– А ничего, что ещё десять утра?

– А в Петропавловске-Камчатском, между прочим… – я взглянула на свои наручные часы. – Хорошо, часа в три неси. Заодно пообедаем до этого. Хочешь суши?

– Хочу.

– Вот и договорились. На твоей машине.

– Нет вопросов.

Стас вышел, подмигивая мне. А ведь он заходил зачем-то. Ну, да ладно, надо будет – ещё зайдет. СРО, СРО, СРО… Передвинув квадратик на календаре с четверга на пятницу, я уронила лицо в ладони, на которых тут же лёгким перламутром отпечатался хайлайтер. Что я здесь делаю?

– Лариса! – выкрикнул Стас, ворвавшись, вернулся в мой кабинет.

– Ты дурой меня сделаешь! Чего?

– Забыл. Я же что пришёл. Мне тут договор прислали на новые буклеты. Посмотришь?

– Бумажный договор? Опять буклеты?

– Так столько новых объектов за этот год! Тем более тут семинар зреет. Я тебе на электронку кину.

– А потом, небось, ежедневники, новый год?

– Ты как бухгалтерия, честное слово. Посмотришь?

– Кидай. Посмотрю.

Стас снова попрощался и ушёл. Я снова уронила лицо в ладони.

Я не имею ни малейшего представления, как я вообще оказалась в этой конторе, пахнущей дешёвым сайдингом, дешёвыми кофейными зернами, диванами из кожзама, как у нас на кафедре, в конторе, в которой постоянно стучит что-то из цеха, а из соседней двери доносится что-то вроде “Да, подумаешь, сталюга, плюс-минус километр, никто и не заметит разницы”. Если бы бухгалтерия была ближе, то коммерческий отдел осторожнее распоряжался производственными возможностями. А если бы это услышал кто-то из руководителей проектов, то… ничего бы не было. Им вообще всё равно. Лишь бы было, что монтировать. А вот генеральный мог за такое навалять, но он появлялся в офисе эпизодично, в коридорах мерцал, как голограмма, курсируя между своим кабинетом и курилкой, появлялся и исчезал внезапно, лещей раздавал тоже неожиданно. Вероятность того, что он услышит рассуждения сметчиков была практически равна нулю. Вообще-то он даже не курил, но в курилке появлялся регулярно, чтобы погреть уши о разговоры подчинённых и невзначай узнать что-нибудь, что по каким-либо причинам не доходило до его сведения. Виктор в целом был достаточно приятным человеком и заинтересованным собеседником, который мог долго слушать и даже понимать, что ему говорят, что для людей его положения и профессии – большая редкость, потому что все остальные в похожем статусе, кого мне приходилось знать, дальше собственного айфона не видели ничего и никого.

Иногда я пытаюсь вспомнить себя в детстве. Нет, актрисой, певицей, врачом или учителем я никогда не хотела быть. И уж тем более экономистом или юристом. Не хотелось и сидеть дома и рожать детей. Я вообще никогда не отличалась особенной сознательностью в плане выбора профессии, а на юридический пошла просто так, потому что а почему бы и нет? Тем более взяли на бюджет. Родители не были в восторге, но и против тоже не были. Мне, конечно, тогда пришлось прослушать типичное “сейчас, все юристы, ты же работу не найдёшь”. В итоге я по привычке крепко прижала пятую точку к старому, засиженному не одним поколением студентов, которые берут свои дипломы только благодаря третьей точке опоры, стулу публичной библиотеки, получила свой диплом, а потом через

несколько лет ещё и решила диссертацию написать, потому что, а почему бы и нет? Как известно, аппетит приходит во время еды, и годам к тридцати я окончательно уверила себя, что хочу быть судьёй, а между тем некоторое (довольно продолжительное) время назад я временно устроилась юрисконсультом, но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Тут я уже пять лет и, кажется, что меня тряпкой не выгнать из моего маленького кабинета, насквозь пропахшего моими духами и бесконечно работающей оргтехникой. Я тут уже превратилась в окаменелость, выходя только для того, чтобы дойти до туалета, налить кофе, дойти до Виктора или раз в пятилетку спуститься на производство, которое без конца стучало. Вите, кстати, надо предложить идею, чтобы он у себя в приемной повесил табло, как в “Сбербанке” с номерками, а то сидишь там полдня, а говорят, что через пять минут освободится. Но моё любимое было другое! Иногда думаешь “о, шесть часов, пойду-ка домой!”, и тут раздается звонок по внутренней линии: “Лариса, зайди ко мне на минутку”. И что вы думаете? В такие дни я ухожу домой в лучшем случае после девяти часов. Витя очень любит поговорить, он знает, что его манера говорить усыпляет людей своей монотонностью и интонациями. До определённого момента, когда ещё нужно было действительно внимательно что-то слушать, я сидела, изо всех сил разинув глаза, а потом, когда речь шла про поставщиков, заказчиков, субподрядчиков, детей, секретаршу Таню, я позволяла себе внутренне уснуть, лишь иногда кивая и соглашаясь непонятно с чем.

А вот и он, вишенка, нарисовался – не сотрёшь. Виктор Александрович зашёл около полудня, когда я уже мысленно заказывала хияши вакаме с ореховым соусом и “Филадельфию”, и от желания оттянуть волокиту с СРО, дочитывала договор, который прислал Стас, вставляя на полях “ворда” свои комментарии. А если повезёт, то и бокальчик торронтеса¹⁰ закажу ещё. Он у них водится, правда стоит как-то вообще неприлично.

– Лариса?

– Витя?

Генеральный директор, мой непосредственный начальник и владелец всего этого ООО, тоже, как и весь его бизнес, отличался крайне ограниченной ответственностью, поэтому на моё высказанное неудовольствие о кружке на договоре, он лишь пожал плечами с таким видом, словно он тут хозяин и куда хочет, туда и заходит. Он, конечно, хозяин, но я продолжала настаивать на том, что было бы неплохо воздержаться от посещения моего кабинета в то время, пока я покоряю олимпы юридических наук, пусть и неуспешно. Или хотя бы позвонить мне предварительно. Хотя кто меня слушать-то будет? Барин решил, барин сделал. Извольте челом бить.

Барину было слегка за пятьдесят, знали мы друг друга миллион лет со времён, когда он недолго читал у нас в университете курс коммерческого права, обращались друг к другу очень панибратски, когда оставались один на один, ругались матом, пьянствовали алкоголь и ходили с контрреволюционным запахом. Витя – человек без возраста, живущий в холодильнике, хотя последнее время я стала подозревать, что не только там, а ещё у косметолога, ибо его добродушные пушистые бровки раз в полгода, а то и чаще, падали на нос и отказывались поддаваться его и без того небогатой мимике. Думаю, это связано с тем, что он обзавелся юной любовницей и очень не хотел выглядеть совсем уж стариком рядом с ней. Объяснить ему, что ей вообще всё равно, как он выглядит, я не бралась, потому что девица была в статусе богини. А между тем, если посмотреть на неё непредвзято, то даже и думать не надо, что вместо веселого и самовлюблённого Виктора, она видит просто кошелёк на ножках. Дорогой кожаный кошелёк, который пахнет, как итальянский мафиози почивающий на заслуженных лаврах. Видит она этот кошелёк из окна, купленного им для неё “Лексуса”. Мне всегда очень хотелось сказать: “Витя, ядрёна вошь, не траться ты на инъекции, ей всё равно, как ты выглядишь”. Но, думаю, что ослепленный любовью дяденька, решил бы, что я имею в виду то, что она любит его любым. Конечно. Любым. Жизнь вообще краше из окна “Лексуса”. Всё сразу становится красивее и лучше.

Вся контора прекрасно знала, что директор спит с какой-то кралей, пока дома его законная жена растит его детей в количестве трёх штук. Мальчик, мальчик и мальчик. Один уже совсем, правда, взрослый и живёт своей жизнью, но за папин счёт. Хотя законной супруге тоже не на что жаловаться – у неё свой “Лексус”. Так что товарищ устроился хорошо, дай бог ему здоровья на всё. Можешь содержать двоих – бери двоих.

А вообще Виктор зашёл, чтобы сообщить мне, что сегодня вечером он планирует взять меня с собой на переговоры с заказчиком, чтобы я стала своеобразным буфером, смягчающим конфликт, возникший между двумя крупными компаниями, в котором Виктор оказался заложником халатности наших поставщиков, которые что-то там утопили в цинке, из-за чего на объект долго не подвозились материалы, из-за чего возникла просрочка по двум этапам строительства, из-за чего владелец компании-заказчика мог позволить себе истерические вопли ранним воскресным утром в трубку сонному Виктору, из-за чего тот тоже негодовал и в свою очередь вопил на поставщиков и на руководителя проекта, мне же в свою очередь история передавалась так, словно я доктор Фрейд и спрашиваю его, а хочет ли он поговорить об этом. Короче вся эта типичная история стала обрастать типичными проблемами. Моя роль сводилась к тому, чтобы своим видом успокаивать клиента и своими репликами помогать Виктору, когда из своего из без того небогатого словарного запаса он мог выбрать исключительно неприемлемые речевые конструкции, которые не сулили ничего, кроме усугубления конфликта. Заказчику, то есть генеральному подрядчику, нужно лишь было объяснить, что мы нашли другого субподрядчика, и что мы не при делах во всей этой истории с утопленными в цинке деталями. Не мы их топили, не нам их спасать.