Доисторические и внеисторические религии. История религий
Шрифт:
Почему неандертальцы не похоронили своего сородича, но, отделив его голову и изъяв мозг, на протяжении долгого времени поклонялись черепу, останется для нас, скорее всего, навсегда неясным. Но то, что эта находка Бланка во многих деталях совпадает с памятниками медвежьего культа, очевидно. Медведь мог стать заменой человеку в обряде, требующем вкушения плоти уподобленной Богу жертвы.
Быть может, здесь мы встречаем в первый раз характерный для всей последующей религиозной истории человечества таинственный обряд заместительного жертвоприношения. «„Мистическая общность“ охотника и его жертвы приоткрывается в самом убийстве зверя: истекающая из него кровь во всем подобна человеческой крови… – объясняет Мирча Элиаде. – Убить дикого зверя на охоте, а позднее заколоть домашнее животное равносильно совершению жертвоприношения, в котором жертвы взаимозаменяемы». [164] Животное замещает человека. Невозможное по этическим соображениям жертвоприношение человека, образа божественного первообраза, оказывается возможным при подмене человека зверем. «Твоя голова за мою голову,
164
M. Eliade. HRI. – P. 1;5.
Этические и эстетические представления неандертальца
Этика и эстетика не являются самостоятельными формами человеческих отношений. Внимание к ближнему, стремление делать ему добро, умение поставить себя на место объекта своих действий и не творить другому того, чего не желаешь себе, суть те особенности поведения, которые обретают основание в признании за человеком великого предназначения к вечной и божественной жизни. Забота о человеке является заботой о божественном в человеке, проявление любви к человеку – проявление любви к его Творцу. Только очень поздно этика, отделившись от религии, попыталась стать самостоятельной. Также и эстетика есть выявление красоты божественного совершенства в нашем дольнем мiре. Этика – это служение Богу в правде, эстетика – служение в красоте.
Если мы замечаем в древнем обществе высокие этические принципы и стремление выявлять и отображать красоту, то с большой долей вероятности можем полагать его религиозно ориентированным. И напротив, когда мы обнаруживаем жестокость к человеку и животным, эгоизм, радость от страданий другого, равнодушие к прекрасному и тягу к обезображиванию мiра, то всегда замечаем и иные проявления религиозного упадка. Чувства добра и красоты глубоко укоренены в человеке и во многом и делают его человеком. Вне этики и эстетики человек перестает быть человеком, превращаясь в зверя.
Об этике древних обычно мы судим из книг, написанных ими, но неандертальцы писать не умели, и нам приходится делать выводы из скудных археологических находок. Однако, с другой стороны, дела, следы которых обнаруживают ученые во время раскопок, порой красноречивее самых возвышенных слов.
Во-первых, о нравственности неандертальца говорят захоронения. В ту суровую эпоху, невзирая на трудности жизни, мустьерские охотники не ленились выкапывать могилы и по полному обряду предавать земле своих умерших. Равнодушие к мертвому телу – явный признак величайшей душевной черствости – было им неизвестно. Предавая земле своих мертвецов, напутствуя их в новую жизнь, они, должно быть, верили, что и их в урочный час не оставят без заботы и погребения.
К своим больным и увечным соплеменникам неандертальцы также относились заботливо и внимательно. Они не проявляли равнодушия и жестокости к тем, кто не в силах был защитить и прокормить себя сам. Скелет того неандертальца, который был найден в долине Неандер и дал имя всему виду, имеет следы многих болезней и ранений, залеченных так, что он дожил примерно до пятидесяти лет – возраст весьма немалый для той трудной жизни. На Кармиле найден скелет с ранением острым пикообразным предметом, пробившим тазовую кость. Такое ранение надолго оставляет человека обездвиженным, и тем не менее раненый выжил, кость срослась. Кто-то носил ему пищу, поил водой, лечил травами. Пожалуй, самым ярким свидетельством «гуманности» неандертальца является «старец» из Шанидара (слой Шанидар I). Слепой с детских лет, с ампутированной правой ногой и парализованной, по всей видимости, правой рукой, много болевший, он, безусловно, был обузой своему племени и тем не менее дожил почти до шестидесяти лет. Общество, где новорожденных хоронят с той же заботой, что и взрослых, и питают увечных слепцов, бесполезных с утилитарной точки зрения, нельзя не признать этически ориентированным.
Об эстетике неандертальца можно сказать еще меньше. Но теперь именно с ним большинство ученых связывают возникновение искусства. В среднем палеолите люди начинают носить подвески и иные украшения из просверленных костей, зубов или раковин (укрытие Ла-Кина, грот Пеш-де-Лазе II, Франция). На костях животных появляются гравированные изображения (лопатка мамонта из бассейна Днестра – Молодова I; [165] обломок берцовой кости из Пронятина [166] ). Широко используются красители для раскраски тела. Орудия все чаще стараются делать не только функциональными, но и красивыми – с тщательной отделкой, правильными симметричными формами, иногда из редких скальных пород необычных цветов. В поселениях неандертальцев достаточно часто находят красивые естественные предметы, «не нужные» в быту: кристаллы хрусталя, иные красивые камни, окаменелости, иногда со следами обработки. В Тата, на северо-западе Венгрии, мастер среднепалеолитического времени вырезал на круглой окаменелости крест правильной формы, и это изображение было закрыто отполированной пластинкой, сделанной из коренного зуба мамонта, со следами на ней охры. [167] Вряд ли это «искусство для искусства». Скорее всего, усилия неандертальского мастера были направлены на достижение какой-то религиозной цели, символом которой и стало изображение креста – кажется, первое известное нам в истории человека.
165
А.
166
А. С. Сытник. Гравированный рисунок на кости с мустьерской стоянки под Тернополем // Р. С. Василевский (ред.), Пластика и рисунки древних культур. – Новосибирск, 1983. – С. 39–46.
167
Tata: Eine mittelpal"aolithische Travertin-Siedlung im Ungarn. // L. Vertes (ed.). – Budapest, 1964.
Духовный мир человека среднего палеолита проступает для нас достаточно ярко и выпукло. И потому недавно еще бытовавшие в советской науке определения ныне кажутся малоубедительными:
«Все наши знания о мозге неандертальца свидетельствуют, что у него еще не могло быть сколько-нибудь оформившихся отвлеченных представлений и что, следовательно, даже простейшие из этих представлений могли зародиться в лучшем случае в позднемустьерское время. Поэтому, допуская мысль о появлении у неандертальцев каких-то начатков религии, советские исследователи решительно отвергают попытки усматривать в мустьерских захоронениях сложный погребальный ритуал, представления о душе, Боге и загробной жизни и, в конечном счете, доказательство извечности религиозной идеологии», – писал в университетском учебнике «История первобытного общества» профессор В. П. Алексеев в 1974 году. [168]
168
А. И. Першиц, А. Л. Монгайт, В. П. Алексеев. История первобытного общества. – М., 1974. С. 68.
Но тот же Алексеев через три года, правда в специальной научной статье, утверждал иное:
«Активная дискуссия вокруг проблемы неандертальских погребений в конце концов закончилась их признанием, так как факты, свидетельствующие об этом, слишком демонстративны: правильно ориентированное по сторонам света положение погребенного, следы погребальных ям, обкладка трупа черепами животных и т. п.». [169]
Все, что мы знаем о мозге неандертальца, ровным счетом ничего не говорит ни за, ни против его способности к «отвлеченным представлениям». Мы знаем, что он обладал речью и владел правой рукой лучше, чем левой, но какой структуры должен быть мозг для способности к вере в Бога – этого науке неизвестно. Однако следы материальной культуры неандертальца, безусловно, говорят нам о нем как о Homo religiosus и позволяют уверенно считать этого палеоантропа способным и к сложному погребальному ритуалу, и к представлениям о бессмертии души, о Боге и загробной жизни. Именно следы материальной культуры неандертальца убеждают нас в том, что его мозг, не во всем сходный по структуре с нашим, был, однако, вполне годен для «отвлеченных религиозных представлений».
169
В. П. Алексеев. Первобытное общество… – С. 28.
Это отнюдь не значит, что неандерталец был каким-то идеальным дикарем. Известны убедительные свидетельства людоедства (Крапинская стоянка в Хорватии, пещера Ортю во Франции), нанесения ран и даже убийства человека человеком в ту далекую эпоху. Тщательный анализ поселений среднего палеолита во Франции выявил большую взаимную отчужденность отдельных человеческих сообществ друг от друга в те времена. «Во Франции, начиная с Рисса, существовали четыре археологические культуры: ашельская, тейякская, эвеноская и премустьерская. Хотя люди – носители этих культур – и жили бок о бок многие десятки тысяч лет, практически они не знали друг о друге. Взаимное влияние если и имело место, то крайне редко». [170] Если мы правильно понимаем эти данные, то тогда и родовой антагонизм оказывается очень древней, быть может, извечной человеческой традицией.
170
H. de Lumley. Cultural evolution in France in its paleoecological setting during the middle Pleistocene // After the Australopithecines. The Hague, 1975. – P. 797–799.
Но эти отдельные факты, вновь подчеркивая несовершенство человеческого существа как такового, только еще больше оттеняют порыв к вечности, красоте и добру древнейшего человечества. «Мы можем только строить догадки о том, когда, где и как впервые появилась религия, – пишет в фундаментальной «Historia Religionum» один из величайших реигиоведов ХХ столетия Эдвин Оливер Джеймс, – но вполне безусловно, что представления о том, что жизнь продолжается после смерти, как теперь мы знаем, были распространены в раннем палеолите среди обитателей пещер китайских Драконовых гор близ Пекина. …В Западной Европе погребальные обряды безусловно совершались в эпоху среднего палеолита, например в Ле-Мустье и Ла-Феррасси в Дордони и в Ла-Шапель-у-Сант в департаменте Коррез в нынешней Франции». [171]
171
E. O. James. Prehistoric Religions // HR. Vol. I. – P. 24.